— Как они поют! — восторженно прошептала Зойка.
— Правда, очень торжественно? — спросил Лёня.
Зойка некоторое время молча смотрела в небо, и Лёня видел, как радость постепенно сходит с её лица.
— Послушай, разве можно поверить, что сейчас где-то стреляют, падают и умирают люди? — неожиданно спросила Зойка.
Лёня в первую минуту не нашёл слов и молча смотрел на неё.
— Это невозможно, — сказала Зойка, — невозможно. Нельзя убивать, когда поют жаворонки!
— Убивать вообще нельзя, — тихо отозвался Лёня. — Но война… На войне всегда убивают.
— Ну почему? Зачем? А вдруг вот сейчас, когда пели жаворонки, убили моего отца? Это ужасно, ужасно… Зачем люди убивают друг друга, зачем?
Зойка вдруг заметалась. Лёня обхватил её за плечи и, гладя по голове, стал уговаривать, как маленькую:
— Успокойся, успокойся, всё будет хорошо. Успокойся.
Они словно не чувствовали, что оказались в такой близости. Никогда прежде он не смел обнять её. И теперь, прижимая к себе мечущуюся Зойку, касаясь губами затылка, шепча утешительные слова, Лёня так бережно и осторожно обнимал её, что у него от напряжения занемели руки. Но ни развести их, ни пошевелиться он не мог. Ему казалось: расслабься он на несколько секунд — и из его рук выскользнет это бесконечно дорогое существо, выскользнет и разобьется, как редкостный драгоценный сосуд. И только когда Зойка успокоилась, Лёня, всё ещё боясь шевельнуться, тихо сказал:
— Пора возвращаться.
Именно в эти секунды Зойка отчётливо осознала, что он и есть тот самый, единственный, что её судьба теперь неотделима от судьбы Лёни. Она испытывала к нему бесконечное доверие, какое испытываешь к близкому, родному человеку. Зойка вдруг подумала, что Лёню скоро могут забрать в армию, даже наверняка заберут — ведь он несколько раз ходил в военкомат, просился на фронт.
— Ты вчера был в военкомате? — спросила она тревожно.
Лёня опустил голову.
— Ты почему молчишь? — спросила Зойка, отдвигаясь от него, чтобы лучше видеть его лицо. — Уходишь на фронт? Когда?
— Скоро, Зоя, — просто сказал Лёня. — Я не хотел говорить тебе раньше времени.
— Ско-ро, — похолодевшими губами прошептала Зойка.
— Я не могу иначе. Место каждого порядочного человека сейчас на фронте, — сказал Лёня и, выразительно глянув на Зойку, добавил: — Кроме женщин и детей, конечно.
Зойка, которая сама ещё совсем недавно хотела на фронт, вдруг надломилась от мысли, что её Лёня скоро будет далеко от неё, там, где стреляют и могут убить. Может случиться так, что она его никогда, никогда больше не увидит, не услышит его голоса, не придёт с ним сюда слушать жаворонков. И почти не осознавая, что говорит, Зойка прошептала:
