— Может, няней. Ночной. Днём может учиться, а ночью за детьми смотреть. Да там вполне и выспаться можно.
— Ну, согласна? — спросил Королёв у Зойки. — Там сироты, обездоленные войной дети.
Зойка нерешительно поглядывала то на Королёва, то на Андрея Андреевича. Директор детдома чуть снисходительно, но вполне по-доброму улыбнулся ей. Он определенно нравился Зойке: такой красивый, интеллигентный.
— Немного пообвыкнешь, учебный год закончишь, я тебя пионервожатой сделаю, — пообещал Андрей Андреевич.
— Соглашайся, — сказал Королёв и, видя, что Зойка колеблется, спросил: — Ты когда-нибудь видела, какие глаза у сирот?
— Глаза? — переспросила Зойка. — Нет, не видела.
— Вот пойди и посмотри, тогда сама от них не уйдёшь.
— Как надумаешь, так и приходи, — предложил Андрей Андреевич и не спеша пошёл через площадь.
Королёв поспешно скрылся за дверью, а Зойка всё стояла на крыльце и думала: «Ну какие могут быть глаза у сирот? Как у всех» Но слова секретаря почему-то беспокоили её. Что он хотел сказать? Плачут они всё время, что ли? Так с ними и с ума сойти недолго. Нет, уж лучше в театре билетики отрывать.
Зойка успокоилась надолго. Ни к кому не приставала, не просилась ни на фронт, ни на завод. Прилежно училась, деловито отрывала контрольки от билетов, а в «шефский час» ходила с подругами в госпиталь.
В конце мая стало совсем тепло. Раненые, их подопечные, выздоравливали, и от этого в палате как будто посветлело. На койке Азика лежал таджик средних лет, который всё время путал русские слова и первый же над собой смеялся.
Петя готовился к выписке. Ему выдали его старенькое, поистрепавшееся обмундирование. Он с тоской смотрел на потёртые брюки и говорил:
— Да у нас на флоте юнги в лучших ходят. Меня ж братишки засмеют.
— А мы их перелицуем, — неожиданно предложила Зойка. — У меня мама шьёт.
Брюки перешивали всей семьёй: бабушка и Зойка распарывали швы, Юрка вдевал нитки в иголки, мать смётывала, а потом строчила на машинке. Юрка не выдержал, уснул, а женщины возились до утра. Зато брюки выглядели почти как новые. Увидев их, Петя просиял:
— Спасибо, сестрёнка, спасибо тебе.
— Это всё мама, — отвечала Зойка, — у неё руки золотые.
— Я вас, девчонки, никогда не забуду, — растроганно говорил Петя и при этом смотрел на Таню, которая, пытаясь скрыть смущение, старательно натирала тряпочкой спинку кровати Тараса Григорьевича.
Раненый долго молчал, прислушиваясь к разговору и шарканью тряпки над головой, потом поманил Таню пальцем и позвал:
