Зойка не понимала, куда и зачем идёт и почему она остановилась. Сначала тупо смотрела на редкие тюльпаны, кое-где уже пробившиеся из земли. Их было совсем немного. Может, потому, что весна запоздала, а может, потому, что по этой земле прошла война. Зойка неотрывно смотрела на крошечный красный тюльпанчик, робко проклюнувшийся навстречу весеннему теплу, и пыталась вспомнить, зачем она сюда пришла. Ах, вот что. Это Лёня написал, чтобы она сходила в поле послушать жаворонков. Но ведь жаворонки ночью не поют. Сам говорил. А сейчас ночь. Кругом темно и тихо, как в бездне. В бездне…в…
Очнувшись, она почувствовала сильный озноб — земля была ещё холодная, а Зойка лежала в одном сарафане. Поднявшись, старалась вспомнить, что произошло. Что произошло? Письма… Какие-то письма.
Постепенно всё отчётливее всплывали строчки таких разных писем. Ей, наконец, стал окончательно понятен смысл одного из них: нет больше Лёни. Он никогда уже не будет стоять рядом с ней на этом поле. Но это так несправедливо, жестоко, бесчеловечно, это просто невозможно! И она вдруг зарыдала, закричала на всю степь:
— Нет! Нет! Нет! Это невозможно! Не хочу! Не хочу! Почему он? Почему он? Нет! Невозможно! Я не хочу!
Она ползала, каталась по земле и кричала, совершенно не осознавая, что делает. Прошли минуты или часы, она не понимала. Только кричала и кричала, цепляясь за землю судорожно сведёнными руками.
Неожиданно умолкла: на крик уже не хватало сил. В голове стали формироваться вполне чёткие мысли. Всего один год жизни, а как круто она повернулась. Будто то, что было год назад, отодвинулось в невообразимо далёкие времена. Сколько потерь… Невозможно представить, чтобы одному человеку выпало сразу столько горя. А что впереди? Что у неё впереди? Зачем ей жить? Она калека. Её сознание порой ещё меркнет под натиском «бездны». Доктор написал в справке мудрёные слова и сказал:
— Только не напрягайся. Лёгкий посильный труд.
Он очень деликатен, этот Степан Егорович. Он не мог сказать ей всей правды. Но она сама её знает, эту страшную правду о себе. Вот почему так боялась писать Лёне. А теперь Лёни нет. И нечего бояться. И ничего у неё нет в её неполные семнадцать лет. Всё отняла у неё война, всё. А теперь отнимает и последнее — желание жить.
Зойка снова почувствовала, как по телу пробежал озноб — в начале мая здесь ещё бывает зябко. Она обхватила руками плечи и стала сумрачно оглядывать поле. Как пустынно и молчаливо оно. И нет никого, кто подсказал бы ей, как жить дальше, если жить совсем не хочется.
