— Все в санпропускник! — услышала она. — Сначала в санпропускник!
Няни и воспитательницы, отмывая ребят, поражались, сколько грязи может впитать в себя человеческое тело. Дети безропотно отдали себя во власть взрослых — они были так слабы, что у них хватало сил только на то, чтобы удержаться на скамейке. Зойка смотрела, как на девочек надевают чистые цветастые платья, и не знала, что ей делать со своим. Оно превратилось в клочья и было так грязно, что просто немыслимо надеть его снова.
— Возьми мой сарафан, он совсем новый и тебе подойдёт, — сказала одна из воспитательниц и как-то странно задержала на Зойке свой взгляд.
Зойка улыбнулась смущённо в знак благодарности и, накинув сарафан, машинально стала впереди ребят. Строем они вошли в столовую.
Первое, что увидели на столах, были белые скатерти, а на них — белый хлеб. Горы хлеба! Аппетитные кусочки высились на стеклянных вазах, как чудо из прошлой жизни. Ещё не дождавшись супа, все моментально проглотили по кусочку хлеба и потянулись за следующим. Но тут вошел врач.
— Убрать хлеб, — приказал он. — Оставить только по одному ломтику.
Дети устремили на него испуганные глаза.
— Вы будете есть через каждые два часа понемногу, — успокоил их врач. — Так надо, чтобы вы не заболели.
Ребята молча принялись за бульон, который принесли в пиалах, но Зойка видела, что они плохо понимают врача и наедятся ещё не скоро. Чёрный туман, охватывавший её час назад, немного рассеялся, но весь организм был в напряжении, будто внутри кто-то натянул до отказа сотни тонких металлических струн.
Перед сном Зойка пошла по палатам. Дети лежали на чистых постелях, и сами чистые и просветлённые до неузнаваемости.
Вот и кончился этот немыслимый переход. Все целы. Все живы. Она выполнила своё самое важное поручение. Только почему же нет радости на душе? Почему такая тяжесть сковывает тело? И почему так странно смотрят на неё дети? Ещё несколько часов назад они были едва живы и, наверное, потому не могли видеть того, что видят сейчас. Но что они такое видят, что неизвестно ей самой?
Зойка вспомнила, что уже два месяца не смотрела на себя в зеркало. Наверное, так почернела от солнца, что и узнать невозможно. Это неважно, зато все живы. Она довела их до места. Теперь всё будет хорошо.
А что будет с ней самой? Куда ей деваться? Вот он, тот вопрос, который подспудно давил тяжестью. Если её не оставят здесь хотя бы уборщицей, как она будет жить без этих детей?
