На втором она хотела написать письмо Лёне, благо, появился карандаш. Ей стало не по себе от мысли, что за столько времени она этого не сделала и вообще очень мало вспоминала о нём. Но разве до этого ей было? Да и откуда бы она отправила письмо, если на всём пути не встретила ни одного почтового ящика? Вот теперь можно написать, пока детвора плещется в море. Сама она уже искупалась и обсыхала под покосившимся деревянным навесом.
Зойка достала листок и, расправляя его, с улыбкой смотрела на детей. Многие из них первый раз в жизни видели море. Если бы эти дети не были так слабы, измучены, сколько было бы сейчас визгу и восторга. Но всё равно Зойка видела по их лицам, что они очень довольны. «Только чем же я буду их кормить, когда мы съедим оставшиеся десять буханок?» — подумала она, и рука с огрызком карандаша замерла над листком: ведь он может ещё пригодиться, когда им совсем нечего будет есть.
Зойка свернула листок и снова зашпилила карман. Она старалась представить Лёнино лицо, но оно словно потеряло реальные очертания и всё время ускользало из памяти. «Что это?» — с тревогой подумала Зойка, а потом поняла: это слабость, которая то и дело окатывает непослушное тело, дурманит мозг, и память с трудом возвращает то, что затаилось глубоко в сердце. «Доберёмся до места, тогда напишу, — решила Зойка. — Объясню, почему так долго не писала, Лёня всё поймет».
Теперь, лёжа на ботве, она снова старалась припомнить его лицо, но оно расплывалось, отодвигалось. Отчётливо представлялись только его глаза в день разлуки. И тут же почему-то предстали требовательные глаза Королёва. «Ты сберегла детей?» — будто спрашивал он.
Сберегла ли? Исхудавшие так, что видны лишь кожа да кости, они всё-таки живы. Их не раз настигали немецкие самолеты, бомбившие железную дорогу, их изнуряют жара и голод, их иссушает жажда, у них отупели головы и онемели ноги от бесконечного движения, но они живы.
— Костя, посмотри на столбик, сколько ещё километров до Баку?
Костя прошёл вперёд, к верстовому столбу, крикнул оттуда:
— Пять! Пять километров!
— Ещё пять километров!
Это почти день пути. С тех пор, как они постоянно голодают, им не удаётся пройти больше. Приходится часто делать привалы, потому что то и дело кто-то теряет сознание. Уже больше недели они идут по безлюдью. Только рельсы да шпалы, от которых нельзя оторваться, страшно потерять дорогу. Свернёшь в сторону — и неизвестно, хватит ли сил вернуться обратно. А железная дорога обязательно приведёт в Баку. Вот и идут, никуда не сворачивая. Иной раз набредают на дикую яблоню или грушу, на какие-то ягоды, только потому ещё и живы.
