Муза в ярости.
-- Проверил?
-- Не привязывайся с глупостями. В рестораны я хожу потому, что дома нечего жрать. Мы едим на бесценном фарфоре и хруста-ле позолоченными вилками и ложками. Но что мы едим? Консер-вы, бутерброды, бесконечные яички всмятку, хорошо, если мага-зинные котлеты. Я всегда голодный. Я пережил ленинградскую блокаду! Как мы мерзли... Как мы боялись... Как голодали... Тебе не понять, ты была в тылу. А я хронически голодный.
-- Но папа тоже перенес ленинградскую блокаду и очень уме-рен в еде.
-- Ему легко быть умеренным. А мне нужно! Я на все жадный: жратва, деньги, женщины, удовольствия. Папа... У него уже пере-ходный возраст. С этого света на тот.
-- Не смей так говорить!
Разгневанная Муза выскакивает из комнаты. Входит Боборы-кин.
-- Снова ее дразнишь?
-- Когда баба влюблена в мужа и ревнует двадцать лет подряд -- это уже ля-ля, сплошной юмор, Анатолий Кузьмич.
-- Юмор, что влюблена в тебя, Альберт.
Их прерывает звонок в дверь. Альберт выходит и через корот-кое время возвращается с пожилым добродушным человеком -- Вешняковым, неся за ним упакованную картину.
-- Кого вижу! -- восклицает Боборыкин.
Друзья обнимаются.
-- Муза, иди сюда! -- зовет Боборыкин.
Появляется Муза.
-- Ой, Алексей Николаевич!
Тот ласково целует ее.
-- Есть хотите? -- спрашивает Муза.
-- Ни-ни! Сыт... в общем и целом.
-- Тогда чайку, как раз вскипел, -- Муза испытывает облегче-ние.
А Боборыкин косится на картину:
-- Что-то привез. Что привез-то?
-- Посмотрите -- скажете. За приговором приехал.
-- Посмотрю, отчего не посмотреть.
-- Или я счастливый человек, или...
Альберт тем временем открывает коробку и вдумчиво дегусти-рует конфеты.
-- Эх, терпения нет! Мусенька, давай ножницы! -- машет рукой Вешняков.
Он разрезает веревки, снимает упаковку и открывает женский портрет. Долгая пауза. Все пристально вглядываются в картину.
-- Где добыл? -- коротко и деловито говорит Боборыкин.
-- Выловил... из моря житейского. Вам первым показываю.
-- Тебе, понятно, снится, что это Рокотов.
Вешняков тяжело вздыхает: угадал Боборыкин.
-- А почему бы не Рокотов? -- вмешивается Альберт. Он отступает на шаг и декламирует:
"Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела женщина на нас.
Ее глаза -- как два тумана,
Полуулыбка, полуплач.
Ее глаза -- как два обмана,
Покрытых мглою неудач".
Тара-та-та, тара-та-та-та... -
Заменяет он пропущенную строфу и кончает тихо, с неожидан-ной серьезностью:
