— Так точно, товарищ командир! Спикировали звеном.
— С какой высоты, под каким углом?
— Тысяча восемьсот метров, с углом шестьдесят-шестьдесят пять градусов.
— Выход из пикирования?
— На выходе было семьсот метров.
— А какова посадка машины при выходе?
— Около двухсот метров.
— Значит, горизонтально встали на высоте пятисот метров?
— Да, но к этому времени мы были уже на своей территории, и зенитный огонь немцев нам не угрожал.
— А появись истребители?
— Уходили бы на бреющем полете. Они этой высоты не терпят, тек более на нашей территории.
— А строй как держался?
— Когтев держался молодцом. Пряхин немного оторвался, но пристроился быстрее, чем это можно сделать при одиночном пикировании. Мы ведь из пике выходили с разворотом, а в этом случае удержать дистанцию ведомым нелегко.
— Ну ладно! Так тому и быть, — подумав, заключил Лунев. — Теперь, пожалуй, проще будет говорить с командующим. Думаю, что твоя, считай, наша «самодеятельность» должна его заинтересовать. — Да, а как Лозовой, готов к такому вылету?
— Готов, товарищ командир.
— Ну что ж, дерзайте. Только не зарывайтесь. Особенно не доверяйтесь госпоже фортуне. Она — дама изменчивая.
В тот день тремя вылетами было уничтожено три переправы. Экипажи Макарова и Лозового переключались на бомбежку танковых колонн и мест скопления войск противника.
V
А в штабе армии в это время на все лады склонялась фамилия Лунева. Оптимисты, в искреннем стремлении понять Лунева, принялись за поиски теоретических доказательств его решения. Открыто, по-хорошему завидовали Луневу и его летчикам командиры из молодых, считавшие себя обиженными судьбой, бросившей их на штабные стулья в прокуренных кабинетах. Но первыми взбудоражились, заговорили, замахали руками противники, не вдаваясь в рассуждения о существе дела. У них на все случаи была своя логика, подкрепленная аргументами: «Не положено», Не приказано». Особенно рьяным противником показал себя подполковник Петраков, осуществлявший координацию взаимодействий авиации и наземных войск.
В то время, когда звено Макарова пикировало на переправу, Петраков находился в расположении той пехотной дивизии, на участке которой и была переправа. Петраков видел, как летчики, не нарушая строя самолетов, разом свалили их в пике.
— Что делают, прохвосты! — возмутился он.
— А что, здорово! Такая сила как трахнет! — заметил малосведущий в делах авиации лейтенант, сопровождавший Петракова по участку.
— Не воюют, а лихачеством развлекаются, — вынес окончательный приговор Петраков, не обратив внимания на восторженное замечание лейтенанта. Все, за чем Петраков приехал в дивизию, перестало его интересовать. Громовой взрыв на месте переправы будто подтолкнул Петракова, и он заторопился в штаб, чтобы первым доложить командующему об из ряда вон выходящем случае. Он подгонял шофера скрипящей всеми суставами «эмки», не переставал думать: «До чего распустились! Что захотят, то и вытворяют. А может, указания какие-то есть? Да нет, я бы знал. Самовольничают, конечно. И ведущим, наверное, был сам Лунев. Иначе кто бы другой мог осмелиться».
