— Что ж в райкоме-то ни души не оставил?
— А разве что случилось?.. — усмехнулся Гребенкин. — Вы не раздевайтесь здесь, Андрей Михайлович, — остановил он Павлова. — Пора на покой, люди все в кино, отрывать не стоит.
— А ты где остановился?
— Так я тут свой человек!
Уже на улице, пересиливая вой разгулявшейся пурги, Гребенкин рассказал Павлову, что усадьба колхоза построена почти заново. Старых домов осталось десятка полтора. И все они в стороне от новой деревни.
Павлов вспомнил, как Соколов рассказывал ему о трехлетке Гребенкина по жилому строительству в колхозе. «Значит, выполнил трехлетку…» И это словно бы сблизило его с Гребенкиным. Непринужденность разговора тоже подкупала.
— Ночевать будем у парторга, — сообщил Гребенкин. — А то председатель наприглашал своих собратьев.
Молодая симпатичная хозяйка встретила укором:
— Сколько раз уже самовар подогревала.
— Ничего, Тоня, наваристей получится!
За чаем Павлов завел разговор о мясопоставках.
— По расчетам получается, что мяса мы можем набрать, — начал Гребенкин. — Конечно, падежа полностью не избежишь, но выкроить кое-что можно.
Павлов поинтересовался: почему так легко приняли дополнительное задание по мясу?
Гребенкин здоровой рукой положил на стол перебитую левую, облокотился на нее, но тут же распрямился.
— Что ж, теперь нужно говорить как на духу, — прищурил он левый глаз. — Кто же теперь, Андрей Михайлович, представляет свои расчеты, не имея, так сказать, резерва?
— Значит, заранее планируем легкую жизнь?
— А вы когда-нибудь наблюдали легкую жизнь руководителя в сельском хозяйстве Сибири? Сомневаюсь, Андрей Михайлович… Не было еще у нас легкой жизни, все с напряжением.
— Тогда что же: вроде обмана или…
— Обман? — Гребенкин провел ладонью по лысеющей голове. — Вообще-то термин довольно точный. Теперь он в моде… Только, Андрей Михайлович, вы же знаете: руководить — это предвидеть! Вот мы и предвидим, — усмехнулся он. — Мы заранее знаем, что ни один год не обойдется без дополнительных планов. Вот и планируем, как говорят, с резервом. У нас его называют заначкой. По кормам — заначка, по хлебу — тоже. Выработалось, так сказать, противоядие.
Когда легли спать, Павлов долго не мог уснуть: мозг сверлило впервые услышанное им словечко — «заначка»… Страшное словечко…
К утру буран стих.
Обрадованное солнце яркими лучами зашарило по белой-белой снежной равнине.
Павлов с Гребенкиным отправились на молочную ферму.
— Дворы тут построены заново, — объяснил Гребенкин. — Но все из самана, на каменном фундаменте, как у Соколова. Дешево, прочно… И тепло в таких дворах.
