— Вы не подскажете, где мне найти Александра Поволоцкого, хирурга–консультанта фронта? – спросила женщина. Она говорила быстро, но очень четко, как будто отбивала ритм на пишущей машинке.
***
— Слева! Слева!! – истошно вопил мехвод в ТПУ. – «Крестит», уже «крестит»!
— Вижу, — неожиданно ровно и негромко ответил командир, но его услышали, несмотря на оглушающий грохот. Наводчик не сказал ничего, он рвал из снарядного ящика новый матово посверкивающий цилиндр бронебойного. Стеллаж уже скалился пустыми ложементами и оставалось лишь удивляться, как «Медведю» удавалось так долго уходить от смерти.
Гедеон вжался в угол, вцепившись в поручень и сиденье с такой силой что, наверное, оторвать его можно было только вместе с металлом. Для радиста не существовало ничего, кроме кромешного ужаса за тонкой броней «Медведя», который тянул к юноше скользкие щупальца. В эти минуты его можно было пугать смерть–ротой, трибуналом или немедленным расстрелом – Гедеону было все равно, остались только всепоглощающий страх и понимание, что как только он отпустит поручень и хотя бы краем глаза посмотрит в триплекс – тут и настанет конец.
Ещё выстрел. И ещё один. Пустые гильзы перекатывались по полу, звеня при каждом рывке броневика – мехвод бросал машину резкими рывками из стороны в сторону, то выжимал под полсотню километров, то резко тормозил, уходя из вражеских прицелов. Тесный отсек наполнялся вонючим туманом, от которого рвота подступала к самому горлу – башенный вентилятор не успевал вытягивать пороховую гарь.
— Справа на час — два «укорота», берём крайнего! Упреждение на корпус!
— Осколочный зарядил, «иглы» кончились! Прицел взял!
Выстрел, затвор извергает порцию дыма, новая гильза со звоном летит на железный пол.
Снаружи что‑то стучало по броне, безобидно и часто, словно… словно хоровод серых козлят скакал вокруг, колотя коваными копытцами по бортам. Гедеон истерически рассмеялся, представив это зрелище — посреди поля боя серенькие животные, весело выбивающие искорки из «Медведя» маленькими подковками.
— Долбанулся, — пробормотал наводчик, мельком глянув на радиста, который съежился на жёстком сиденье и то дико смеялся, то тонко, протяжно выл, роняя струйки слюны, выпучив красные от гари глаза в животном ужасе. – Умом поехал!
— К пулемету, тварина! – гаркнул Гедеону командир, хватаясь за пистолет. – Сожгут же щас к хренам из окопов! Пристрелю!
Но, поняв, что радист его просто не слышит, уйдя в собственный мир беспросветных кошмаров, командир плюнул и, страшно ругаясь, потянулся к пулемету, которым должен был действовать как раз Гедеон. Офицер дал одну длинную очередь, другую, ворочая тяжелый ствол и шипя ругательства пересохшим горлом.
