Фрикке почти минуту раздумывал над тем, что следует надеть в преддверии значимого события. В конце концов, он остановился на мундире старого образца, с укороченным воротом, крупными гранёными пуговицами и темно–синей эмалью на серебристых знаках различия. Томас заслужил свою славу и положение в боях, в славные времена победной поступи Нации, громом отдававшейся на четырех континентах, и никому не дано этого отнять. Облик солдата старой школы завершила фуражка с низкой тульей и крыльями нетопыря на кокарде.
Быстрым шагом Фрикке прошел по дому, минуя коридоры, залы и лестницы. Он знал, что больше никогда не увидит свою резиденцию, но ни разу не оглянулся. Уходящее следует отпустить без пустых сожалений. Снаружи его ждали – полицейский наряд из пяти человек, ёжащихся в теплом зимнем обмундировании. При виде легко одетого «ягера» с непокрытой головой они замерли с неописуемыми выражениями на лицах.
Падали редкие снежинки, похоже, надвигался новый ураган. Фрикке с удовольствием ощутил прохладное дуновение на щеке и доброжелательно улыбнулся сопровождающим.
— Господин… — полицейский капитан запнулся, он только сейчас сообразил, что не знает, как следует обращаться к почетному спутнику. Тот уже с год как лишён всех воинских званий и формально являлся лишь обычным гражданином. Но обычным то он как раз и не был, о чем знал каждый гражданин Нации и житель Евгеники.
— Томас, — дружески разрешил его сомнения Фрикке. – Просто Томас.
— Прошу вас… Томас… — робко произнес капитан, стало видно, что он ещё совсем юн. – Машина ждёт.
— Да, конечно, — Фрикке окинул окрестности долгим взглядом. Камни, припорошенные снегом, вьющаяся прихотливыми зигзагами дорога, дымы нефтяных заводов за горизонтом, видимые даже на фоне смурного низкого неба. У парадного входа дисциплинированно выстроился десяток сервов из домашней прислуги.
— Примите распоряжение, — сказал Томас, и полицейский вытянулся, внимая великому человеку.
— Сожгите дом, — скомандовал Фрикке. – Я привык нему, но не планирую сюда возвращаться. А старых друзей привык провожать в огненном погребении.
Капитан молча кивнул, принимая приказ и широким жестом указал в направлении приземистого военного автомобиля.
Машина бодро катила на широких ребристых колёсах, удаляясь в сторону ракетопорта Молде. Дом пылал, как гигантский погребальный костёр, в языках пламени корчились, вздрагивали картины, изображавшие батальную историю Евгеники, жалобно стонали обугливающиеся деревянные панели, с обреченным треском гибла мебель.
