Она рассмеялась, не отрывая губ. Ее крылья все еще были открыты за спиной, словно огромный темный веер. Он опустился на пол, ложась на мох, она же осталась поверх него. Они были легкомысленны и голодны друг до друга. Они занимались любовью в самом центре рощи под взглядом ярких птичек — евангелинов, чья ночная симфония стала их музыкой.
Под взглядом тех, кто следовал за Мадригал от самого города.
Потом ей было больно, когда она поняла, что за ними наблюдали. Они ждали и наблюдали, не довольствуясь лишь предательскими поцелуями. Им нужно было подтверждение более вопиющего преступления — они смотрели на все, что происходит и слушали, о чем они будут говорить позже.
И чем же они были вознаграждены?
Влюбленные лениво поплелись в маленький храм, где они пили из священного источника и ели хлеб и фрукты, которые принесла Мадригал. Они тренировались в магии. Акива учил Мадригал невидимому гламуру. Она могла управлять им только мгновение, но и для этого требовалось большее количество боли, чем она могла выдержать. В храме она мерцала: то появлялась, то исчезала.
— Что нужно сделать, — задумчиво сказала она, — чтобы появилась боль?
— Ничего. Для тебя нет боли. Только удовольствие, — он прижался к ней, потеревшись носом о ее кожу, а она, смеясь, его оттолкнула.
— Удовольствие не поможет мне оставаться невидимой достаточно долго, чтобы на него можно было рассчитывать.
Они не могли прятаться вечно, и им нужна была возможность, при необходимости, невидимыми передвигаться меж их землями, среди химер и серафимов. Они думали над тем, кого привлечь на свою сторону; они были готовы начать. Это был бы очень важный момент, ведь они доверили бы себя тем, кого бы выбрали. И они обговаривали каждого по очереди.
Они также обсуждали, кого убить.
— Волка, — сказал Акива. — До тех пор пока он будет жив, не будет никакой надежды на мир.
Мадригал молчала. Тьяго, мертвый? Она знала, что Акива прав. Тьяго никогда не согласился бы на что-то меньшее, чем смерть врага и, конечно же, она не испытывала к нему любви, чтобы страдать от потери, но убивать его? Раздираемая противоречиями, она играла с подвеской, висящей на ее шее. Он был душой армии, героем, который объединял ее народ. Химеры пойдут за ним куда угодно.
— В этом проблема, — сказала она Акиве.
— Тебе известно об этом так же, как и мне. Как и Иораму, — сказал Акива.
Если было бы возможно, Император был бы куда кровожаднее, чем Тьяго. Так уж случилось, что он к тому же оказался отцом Акивы.
