— Договорились, — Ворчливо ответил я.
В очередной раз посмотрел вверх, на косую полоску солнца, видную на краю решетки, до заката ещё далеко. Делать было совсем нечего, — Ибрагим!
— М — м — отозвался он.
— Расскажи чего ни будь.
— Чего?
— Ну историю какую.
— Какую?
— Такую! Ты чего издеваешься?
— И не думаю, — Он отвечал неохотно, сидя с закрытыми глазами.
— Расскажешь?
— НЕ, а! Это ты у нас болтун собеседник, вот и говори, а я послушаю, — Он сложил руки на груди, устроился поуютней и прикрыв глаза склонил бритую голову на грудь, буквально через пару мгновений до меня донеслось ровное посапывание спящего человека.
— Ну, вот хорош друг, надавал пинков, поднял, разбудил, а сам спать завалился, — Вполголоса проворчал, чтоб не разбудить Ибрагима.
Посидел немного, посмотрел по сторонам, но это занятие быстро наскучило, слева глина справа глина, снизу, опять глина, только сверху нет её, там синее, безоблачное небо, забранное решеткой. Откинулся на стенку, прикрыл глаза и предался воспоминаниям.
Ослепительно белое солнце, на синем небе, нет ни одного облака, чтоб закрыть многострадальную землю от палящего зноя. Дно высохшего водоема потрескалось, при каждом шаге под ногами хрустят глиняные чешуйки, истираются и превращаются в тонкую пыль, которая взмывает вверх и оседает на одежду, прилипает к потным телам, раскрашивая лица в однообразный серый цвет.
Усталые люди бредут, не поднимая головы. Они бы рады остановиться и отдохнуть от проклятой жары, не могут, не по своей воле они оказались здесь. Они никто, они рабы. Люди собранные со всего края и проданные за долги. Ещё вчера, у них было, если не всё, но был выбор, сейчас и этого нет. Караван идет седьмой день, до славного города (лакуна) осталось пройти совсем немного, но для обессиленных людей и этого много. Некоторые, молча, падают ничком, и даже кнут надсмотрщика не может вернуть их к жизни. Несколько изможденных женщин просто сели на песок, отказываясь идти дальше. Тела вздрагивали под ударами палок, но у несчастных не было сил даже поднять руку, и заслонится от побоев. Одной из них дубинка попала по голове и несчастная, даже не вскрикнув, молча завалилась на бок, окрашивая серый песок, алой кровью.
— Мустафа! Сын иблиса. Ты что делаешь, собачий сын? Ты что меня разорить хочешь?
Если она сдохнет, я её цену с тебя возьму.
— Хозяин, ты что? Я её даже пальцем не тронул, сама свалилась.
— Где сама? А кровь откуда?
— Да не бил, я. Говорю тебе сама, упала. — Мустафа присел рядом с рабыней на корточки, перевернул на спину и всмотрелся в лицо.
