А когда потом постоишь часок на верхней палубе, перегнувшись через фальшборт, глядя с высоты двадцати метров на плещущие внизу волны, по которым с разных сторон подплывают к большим пароходам торговцы на груженных вином или фруктами скорлупках и с ожиданием смотрят вверх, на пассажиров, то чувствуешь себя вообще выдающимся бездельником.
В двенадцать я сошел обратно на берег и, вооруженный блокнотом для рисования, направился в город. Архитектурный стиль старой Генуи, прилегающей к гавани, говорит ясным языком: несмотря на крайне ограниченное пространство между морем и скатом горы, именно отсюда разрастался и сам город, и его население, здесь город пережил пору своего расцвета. Нигде нет таких высоких, почти сплошь средневековых домов, как здесь, и нигде нет таких узких улиц, как здесь, старый город похож на громадный монолитный утес, изборожденный вертикальными трещинами. В самом низу этих трещин, сплетающихся в лабиринт, ходят люди; глянув вверх, они увидят узенькую полоску неба, то тут, то там перечеркнутую веревками с бельем. На самих улицах сумрак, а когда по крутой лестнице поднимаешься в дом, то сумрак переходит в полный мрак; идеальное пристанище для взломщиков, грабителей, карманников, поджигателей, бандитов и наемных убийц. Без особого успеха я обошел со своими предложениями с дюжину этих высоких казарм; какая-то немка подала мне две лиры со словами: «Armer Mann! Ich weiß, was es heißt».[12] Стоит ли разочаровывать такую женщину отказом? Она так была рада своему состраданию. Можно ли считать это милостыней? Но если даже это милостыня, разве нищий не есть тот единственный, кто за ничтожные гроши дарит людям право войти в царствие небесное? Кто же он, этот нищий, как не великий благодетель? Не есть ли он тот пробный камень, которым господь поверяет сердца человеков? Воистину он есть орудие божие и вместо презрения заслуживает священного фимиама.
Порой неудача рождает стихийную ярость. Тогда говоришь себе: я должен и я буду зарабатывать деньги. Тогда стучишься в любую дверь, идешь дальше и стучишься снова, пока не откроют, пристаешь со своей нуждой. Так прошло полдня, вверх-вниз по лестнице, из двери — в дверь. Один раз, толкнув какую-то дверь, я очутился в большом помещении, уставленном вдоль стен диванами и стульями; мужчины, среди них много матросов, с полуголыми женщинами на коленях, и все заняты черт знает чем. Неожиданно открывшийся вид столь соблазнительных живых картин на мгновение лишил меня дара речи, и я застыл, поводя окрест вылупленными глазами, как Алиса в Стране чудес. Мадам сразу же поняла, что я ошибся дверью, ринулась навстречу и вывела меня под ливнем слов на путь истинный, в данном случае вон. Я промчался несколько улочек, прежде чем снова пришел в себя; это было как видение из другого и лучшего мира. Тот, в котором я пребывал, ухмылялся мне, во всяком случае, довольно свирепо.
