Избранное | страница 24



Оба паренька хотели попасть в Италию, у них с собой ничего не было: ни рюкзаков, ни плащей — ничего.

Когда целый день ползешь этакой человеческой козявкой по дороге, а над тобой величественные горы ведут исполинскую игру с величественными облаками, слов не хватает это передать. Тебя точно околдовали, чувства захлестывает один восторг за другим, как волны на берегу моря — одна захлестывает другую, еще не успевшую схлынуть. Если прибавить, что шагаешь по большой дороге, то можно в такую минуту дать зарок не умирать прежде, чем облазишь до последнего все уголки и закоулки этой страны. В Шоффае я попробовал немножко заработать, и неудачно, потом двое парней согласились, только я должен был проехать с ними на грузовике в соседнюю деревушку Обессань. Деревушка лепилась на склоне горы, ее узкие улочки были впору корове либо ослику; чтобы наш груженный доверху автомобиль смог по ним проехать, нужно было использовать каждый сантиметр пространства, и все под уклон, да еще на такой мостовой, которая больше походила на речное русло. В шоферской акробатике французы большие мастера; это качество придает уличному движению в Париже неповторимый характер. К вечеру стало накрапывать, мне повезло, в поселке Лей, метров девятьсот над уровнем моря, была крохотная гостиница, где за одиннадцать франков мне дали поужинать и переночевать, правда на собственном белье. Хозяева были так радушны, что просто напичкали меня едой, и я пожалел, что у меня нет птичьего зоба или защечных мешков. Поданная к ужину бутылка вина окончательно повергла меня в блаженно-ленивое состояние духа; жаль, некому было его со мной разделить.

Когда я поутру отправился в путь, под ногами скрипел тонкий слой снега. «Вот так сюрприз, — подумал я, — надо поторапливаться, чтобы не отдать богу душу в ледяных когтях зимы, которые она уже тянет ко мне». Я настроился идти поживей, очень живо, но, как оказалось, напрасно, потому что вскоре меня подсадил мужчина, управлявший консервной банкой на колесах; стоило ей разогнаться до сорока километров, как душа начинала проситься вон. Это была открытая жестянка, почти что скребущая дном по земле; все в ней было неисправно, по меньшей мере половину энергии она обращала не в скорость, а в шум, но, кроме звуковых колебаний, я ощущал множество самых невероятных и нелепых собственных колебаний этого твердого тела, порой она форменным образом грозила рассыпаться вдребезги.

Сей тяжелобольной пациент дотащил нас до перевала Байяр на высоту 1246 метров, после чего можно было выключить мотор, потому что теперь мы летели быстрее ветра вниз, к Гапу. Нас ожидали уклоны и серпантины, по сравнению с чем нисхождение Данте в ад было просто детской забавой. На каждом повороте мое испуганное воображение рисовало жуткую картину: с бешеной скоростью наш автомобильчик кувырком катится, как бочка, по крутым откосам и останавливается только в Гапе, застряв среди обломков разрушенных им домов. К счастью, все обошлось, в Гапе наша гонка закончилась. Верхние Альпы были позади, начинались Нижние. Я прошел совсем немного, как снова оказался рядом с водителем, которому до зарезу нужно было в Динь, это недалеко, километров сто. Какая утеха — сидеть рядом с шофером хорошего авто и по крайней мере часа два спокойно мчаться вперед. Минуя какую-то усадьбу, мы переехали черную курицу. Француз начал было казнить себя за случившееся, но я совершенно точно видел, что это обыкновенное самоубийство: она спланировала откуда-то издалека прямо под колеса. Что толкнуло ее на этот шаг, останется навсегда покрыто мраком неизвестности.