— Да что ты городишь! Какой капитан? Что ты меня приплетаешь? Когда я молился на нее?
— Так она на тебя. На колени падала…
— У нее истерика была.
— Знаю я эту истерику! Артистка! Лицедейка! А вы и уши развесили.
— Глаша! Да чушь это! Как не стыдно?
— Мне еще и стыдно! Из-за нее меня выгнали с батареи, как фашисты из родного дома людей выгоняли, и мне — стыдно!
— Василенкова! У тебя, случайно, не жар? Ты же явно бредишь!
— Вы еще наплачетесь с ней, с этой ведьмой. Она вам навяжет бесовских узлов — до конца войны не распутаете.
— Ну и городишь! Черт знает что!
— Помянешь мое слово.
Беспардонность ее начинала обижать и возмущать. К счастью, дождь кончился, и я перекатился в свое логово, оставив ей плащ-палатку. А тут как раз навстречу пошли танки, длиннющая колонна, видимо, не полк — бригада, а может, и дивизия. Шли со всеми вспомогательными машинами — бензозаправщиками, мастерскими, зенитными, пулеметными установками. Снялись с фронта. Перебрасываются, наверное, куда-то в Польшу.
Я оседлал мешки. И Глаша поднялась. Танкисты махали нам руками, что-то кричали, но в лязге гусениц нельзя было разобрать что. Танки прижали нашу машину к обочине, и она шла со скоростью пешехода. Даже Старовойтов высунулся из кабины:
— Целы вы там?
— Твоими молитвами.
— Скоро остановимся — перекусим. По чарке есть.
Танки прошли, и шоссе опустело. Кажется, чересчур опустело, раньше и навстречу попадались машины, и нас обгоняли стосильные «студебеккеры».
Глашина головка — пилотка привязана косынкой, что придавало ей гражданский вид, — поднялась над мешками.
— Павел! Давно хотела спросить. Ты знал, что Катя была беременная?
У меня перехватило дыхание.
— Знал?
Знал. Возмущался доносчиком — «дедом» Анечкиным; придя на батарею за продуктами, он доложил, что командир НП сержант Василь Пырх живет с разведчицей Василенковой. Договорились с Даниловым скрыть от командования, не хотели заранее разноса. Но выплыло в медицинском заключении после героической смерти состава НП.
— Почему же ты не написал? Ведь ты писал в газету про их бой. Пусть бы знали люди, какие они — те, кого расхваливает ваша Лика.
— Не хвалит она таких!
— Ого! Пусть бы похвалила! Не за косы я таскала бы ее. Глаза выдрала бы.
Никогда не думал, почему я не написал. Боялся бросить тень на Катю? А Глаша другого мнения. И сечет теперь по глазам. Не холодным дождем — точно пулями.
— Ханжи вы! За чины свои боялись. Испугались, что подумают о вашей работе — еще одна беременность! Так все равно же начальству доложили. Что вы так боитесь ее, нашей беременности? Сколько вас полегло! Миллионы. Сколько нам рожать надо, чтобы пополнить страну солдатами, людьми. Народ жить должен! Жить!
