Но Женины слова насчет девчат здесь, в тихом Петрозаводске, неожиданно пошатнули мое убеждение. Неужели и девушкам хочется боя? Посещая батареи, пулеметные установки, я незаметно опрашивал их. Ответы были разные. Особенно обрадовала, но и обеспокоила Глаша Василенкова: «Не хочу. Хочу тишины! Каждое утро хожу в теплицу — на цветы полюбоваться, огурцы прополоть».
Лагерная теплица, как и лесосклад, лесопилка, имела уже хозяина, городского, гражданского.
Как отнестись к Глашиному ответу? Можно ли считать его проявлением демобилизационного настроения? Командир серьезной установки — Ванда Жмур, образованная девушка, опытный солдат, других тем в разговоре не знает, кроме как о замужестве. При Колбенко не постеснялась сказать, что цель ее — «женить нашего комсорга».
Колбенко посмеялся. А ляпни она такое при замполите? Какой вывод сделал бы тот о моральном состоянии личного состава? И о моей работе? А не написать ли обо всех моих наблюдениях, раздумьях, сомнениях в докладной?
Константин Афанасьевич посмеялся над моим намерением: «Давай, давай, подсунь под себя мину. Она и мне задницу посечет. Лопух ты, Павел!»
Тревога! Во время обеда. Офицеры штаба, кроме дежурных, были в столовой. Через минуту очутились на своих местах.
Я — на командный пункт дивизиона. Командир оттуда лишних зевак гнал, а мне позволял: я — летописец, мне нужно знать историю боя.
Выявили врага. На востоке, над Онежским озером, на высоте тысяч пяти мелькнул среди туч серебряный мотылек — шел одинокий разведчик. Разочаровались. Некоторые даже вслух пожалели об аппетитном борще — подхватывались из-за столов так, что поопрокидывали миски.
Кузаев, всегда серьезный на КП, цыкнул на юмористов, смаковавших несъеденный обед.
— Муравьев! Позвони Сухнатову. Видят они его? Пусть поднимет своих соколов. Мы не достанем, сейчас он повернет… Да и «окна» в облаках редкие…
Дивизион сбил более шестидесяти фашистских самолетов, награжден орденом Красного Знамени. Но я не помнил, чтобы наши батареи сбили хотя бы одного разведчика. Такие шпионы, как правило, были добычей истребителей. Если звено «мигов» его догоняло, а небо безоблачно, фашист редко выкручивался. Во всяком случае, на третьем году войны, когда скорость наших истребителей превысила скорость «юнкерсов» и «мессершмиттов». Не то что в начале войны, когда в поединок с фашистскими асами вступали тупорылые «И-16».
С третьей батареи, стоявшей на берегу озера, передали марку: «Мессершмитт-110». Быстроходная машина. Маневренная. С крупнокалиберными пулеметами. Такой пират и от истребителей сумеет отбиться. Кузаев нервничал:
