— Нет, — отозвался мужичок. — Я не размораживал его в СВЧ, оно оттаяло благодаря таким людям, как Рафаэлла.
Он поднял бокал и произнес:
— За Рафаэллу!
Она улыбнулась.
— Выходит, ваше сердце довольно быстро оттаяло, — сказал я.
— Оно не было в глубокой заморозке, — предположил Тито и как бы случайно уронил вилку. Он наклонился ее поднять, а когда выпрямился, состроил гримасу и прошептал:
— Они опять прижались коленями.
— А вот у нас сердца в глубокой заморозке, — объявил я.
Теперь Тито, в свою очередь, начал изображать газонокосилку. «Поработать газонокосилкой» — так мы это называем, когда кто-то из нас сперва обчищает початок от зерен зубами, не разжевывая их.
— Ой! — воскликнул субъект, но ничего, кроме этого, сказать не успел, поскольку Тито с набитым ртом пробормотал:
— Это ничего, что сердца у нас в глубокой заморозке, зато Бог слепил нас на славу.
— Не то слово! — поддакнул я.
Рафаэлла ударила ладонью по столу.
— Поль, Тито! — воскликнула она. — Это обязательно — всем рассказывать, как вы на славу сложены? И разве нельзя есть поаккуратней, хотя бы при гостях?
Мужичок снова наполнил бокалы.
— Я не гость, — сказал он. — Не смотрите на меня, как на гостя, Рафаэлла.
И слегка, совсем невзначай, коснулся ее руки.
— Мы не всегда говорим одно и то же, — сказал Тито. — Мы просто подводим итоги. «Сердце: в глубокой заморозке; сложены: на славу».
— Текст для объявления о знакомстве, — пояснил я.
Теперь я тоже уронил на пол свои приборы. Наклонился их поднять и прошептал:
— Теперь он еще и руку положил ей на ногу.
— На платье или прямо на голую ногу? — спросил Тито.
— На голую ногу, — шепотом ответил я, — у нее платье совсем задралось.
— Черт побери, — прошипел Тито, — это уж совсем ни в какие ворота, и прямо во время ужина! Какой пошляк!
— Вы не должны задираться, — сказала Рафаэлла. — Эвальд очень смешной.
Тито побледнел. Он всегда бледнеет, когда злится, но замечают это лишь те люди, которые хорошо его знают.
— Вот это славно! Тогда расскажите нам что-нибудь смешное.
— Ах, — застеснялся персонаж, — я вовсе не такой уж смешной, ваша мама преувеличивает. Хотя должен сказать, что, когда мы вместе, мы много смеемся, правда ведь, Рафаэлла?
Она кивнула и сказала:
— Я давно так не смеялась.
— Блаженны те, кто смеются, — пробормотал я.
— Поль, одернула Рафаэлла, — ну хватит, надоело! Эвальд не намного вас старше, ему всего двадцать шесть.
— А мне восемнадцать, — сказал я, — и я еще понемногу расту, предупреждаю заранее.
