Ты пишешь для того, чтобы поделиться с кем-то, иначе твои собственные слова начинают тебя душить. У меня не было читателя, кроме того, мой драгоценный персидский язык был во власти духовенства. Он стал ядовитым и угнетал меня.
Досада застряла комом в горле, этот ком стал твердым как камень, из-за чего я едва мог дышать.
Только оказавшись в этом доме, я осознал, что мир меняется. Лагерь беженцев был явным симптомом этого, а я, того не зная, стал частью этих перемен.
Какой смысл писать на родном языке, если никто не читает того, что я пишу? Я должен был начать заново и рассказывать иные истории. Истории о тех, кто покинул родной дом и языковую среду, истории о тех, кто прибыл сюда, и о тех, кто стал свидетелем их переезда.
Не время было поддаваться усталости и задыхаться с досады.
Я гулял, наслаждаясь покоем, царившим в полдере, и размышлял.
В начале прошлого века многие восточные писатели ездили в Европу. Некоторые жили по несколько лет в Париже, в числе их иранский писатель Садег Хедаят. Он выучил французский язык и познакомился с современной французской литературой. Вернувшись на родину, он написал свой первый роман на персидском языке.
Хедаят не был единственным, это стало модно на Среднем Востоке. Писатели учили язык тех стран, куда они приезжали, и по возвращении на родину привносили серьезные изменения в родную культуру.
Например, Мошир Алдолла. Он перевел на персидский язык Французский гражданский кодекс. Этот перевод позднее лег в основу первой иранской конституции.
Эти интеллектуалы учили французский язык, но еще не случалось, чтобы кто-то писал на языке той страны, в которой он был гостем.
Однажды я увидел по телевизору правительницу, на ее голове была корона. Она сидела на королевском троне и читала длинный текст. Я догадался, что это королева Нидерландов, и продолжал смотреть. Я ни слова не понял из ее речи. Это была вереница звуков. Я подумал: писать на языке этой королевы будет волшебно.
Инстинктивно я потянулся к ручке. Страницу за страницей я писал в тетради сумбурные тексты. К моему удивлению, закончив, я почувствовал себя хорошо. Камень в моем горле исчез.
Я написал двадцать три страницы на нидерландском языке. Там было много настоящих слов, но только я один понимал связь между ними.
Предложения были ломанными, с кучей грамматических ошибок. Я знал, что я имею в виду, но другой человек не смог бы в этом разобраться.
Как мне казалось, я написал текст на языке королевы Нидерландов. Чтобы сделать его понятным для других, мне требовался больший запас слов.
