Скоро обе стороны накопили достаточно сил для решающего столкновения за счет подходивших подкреплений, видимо, представлявших собой отряды, посланные для заготовки продовольствия и фуража. Наконец Спартак и Красс, по разным причинам заинтересованные в том, чтобы завершить затянувшийся военный конфликт до прибытия армии Помпея, построили свои легионы для битвы >[88]. Можно попытаться приблизительно определить время дня, когда это произошло. Армия Красса прибыла к истокам р. Силар после дневного перехода, продолжительность которого мы не знаем, но, в любом случае, солдаты могли подойти к месту, намеченному для лагеря, не ранее часа пополудни. Работы по возведению укреплений, обычно занимавшие 3–5 часов, завершить не удалось. Таким образом, сражение могло начаться только за 3–4 часа до захода солнца >[89]. Впрочем, согласно утверждению римского военного теоретика Вегеция (кон. IV-нач. V в.), решительное столкновение между противниками в открытом бою обычно продолжалось около 2–3 часов (Veget. III. 9).
Если говорить о численности войска Спартака на тот момент, то представляется достаточно правдоподобной цифра, которую приводит Веллей Патеркул (ок. 19 до н. э.-31 н. э.). Он утверждал, что в последнем сражении против Красса участвовало 49 000 воинов (Veil. Pat. II. 30. 5) [90], хотя с учетом потерь Спартака в предшествующих боях и это число кажется завышенным. В любом случае силы противоборствующих сторон были примерно равны, иначе в адрес Красса не раздавались бы обвинения в том, что он «торопился дать решительное сражение, забывая об осторожности» (Plut. Crass. 36). Впрочем, этот упрек справедлив еще и потому, что вступать в бой, не завершив возведение лагерных укреплений, было действительно безрассудно. Однако Красса толкало на заведомый риск отчаянное стремление к победе и честолюбивое опасение, как бы не подоспел Помпей, с которым придется делить военную славу.
С моментом, предшествовавшим столкновению, связан носящий почти фольклорный оттенок рассказ о том, как вождю рабов «подвели коня, но он выхватил меч и убил его, говоря, что в случае победы получит много хороших коней от врагов, а в случае поражения не будет нуждаться и в своем» (Plut. Crass. 11). Очевидно, мы имеем здесь донесенный до нас Плутархом типичный пример интерпретации очевидцами с римской стороны сцены, истинный смысл которой остался для них скрытым из-за незнания поведения, предусматриваемого другой культурой. Римский военачальник вполне мог театральным жестом отослать своего коня, чтобы продемонстрировать личное мужество и поднять моральный дух своих солдат. У вождя фракийского происхождения могли быть совершенно иные мотивы. Конечно, наши сведения о ритуальном и религиозном поведении фракийцев довольно ограниченны, но все же представляется более реальным объяснить подобные действия существованием обычая приносить в жертву коня прямо перед строем готовых вступить в бой воинов (Flor. IV. 12. 15)
