Войны, дальше фронт, плен, подвал без окон — когда он
Был признан евреем, — и дрожь, что почти замолчала,
Когда в Собибор его гулкий привез эшелон.
С ним вместе приехали дедушки, матери, дети
Из Минска. Эсэсовцев крик и подробности эти
Ему хладнокровья придали. Он встал на плацу,
Спокоен. Эсэсовец определил по лицу
И крепкой фигуре работника в нем золотого.
И с группой других офицеров советских его
Отправили в лагерь рабочий. Там и до него
Из стран европейских евреи работали. Снова
Он был не растерян. С друзьями стоял, озирая
Окрестности лагеря. Вдруг — от них чуть вдалеке —
Труба задымилась, и что-то запахло, сгорая.
Друзья обратили на это вниманье в тоске.
И к ним подошел человек, что из Польши был, видно.
Спросили они: «Что дымится?» — «Так там, очевидно,
Горят те, что с вами сегодня приехали!» — «Что?..» —
Воскликнули хором советские парни. Никто
Не дрогнул, но лица на миг прекратили движенье…
Он помнил, отчетливо помнил тот запах, тот дым,
Как будто остался навеки он тем молодым,
В плену, лейтенантом, что дел оценил положенье.
«Нас тоже убьют и сожгут, только после. Нам дали
Отсрочку, пока мы работаем», — проговорил
Спокойно и буднично тот человек. Его звали
Леон — так представился всем он. И Саша закрыл
Глаза, вспоминая тех женщин, детей из вагона,
С кем вместе приехал. Ему показалось — законы
Природы нарушены в этом ужасном краю.
И ночью в бараке, когда он лежал, как в строю,
На нарах, поклялся, что сам не умрет он, покуда
Не сгубит кого-то из немцев, хотя б одного
Нациста. И мысль эта, целью снабдивши его,
Наполнила жизнь его здесь ожиданием чуда.
Он все вспоминал, по проспектам родного Ростова
Стремглав пробегая, про рейсовый транспорт забыв.
Он все вспоминал, будто жизнь начинается снова,
Лишь лица теряли черты свои. Силы скопив,
Он вновь рассмотреть их пытался, но все было тщетно…
Три дня прошло после прибытия в Польшу — заметно
Приблизился он к своей цели. — Работали все,
Гремя в унисон топорами, в лесной полосе.
И тут на эсэсовца он загляделся, который
Взмахнул своей плеткой, ударить с восторгом спеша
Того заключенного, чьи ослабели душа
И руки. Эсэсовец взгляд ощутил этот. Скорый
Всегда на расправу кровавую, к Саше направил
Шаги свои немец, пока потеряв интерес
К тому заключенному. Пень перед Сашей поставил.
«За пять минут в щепки расколешь его — молодец! —
Сказал. — Я тебя награжу сигаретами — пачкой!
А коль не успеешь, — продолжил с ухмылкою смачной
Германец, — тогда вместо ужина тридцать плетей
