— Я сюда попал недавно. А чего они здесь ждали?
— Вот что, Гриша, — твердо сказал я ему, — оставьте вашу затею. Здесь имеются люди, которые этим занимаются. Не мешайте им.
— А кто занимается, может, ты? — спросил он насмешливо.
— Может, и я.
— А где ты этим занимаешься? Вот здесь, с ней на досках?
Я старался сохранить спокойствие.
— Вот что, Гриша, брось этот тон, — сказал я ему. — Хочешь, я тебя включу в список, получишь задание. Больше пока ничего не могу сказать.
— Мы больше ждать не хотим. Сегодня уходим.
— Раз так, — сказал я, — я с тобой иначе поговорю. Если бы никто ничего не делал, ты был бы прав. Но подготовка почти закончена. Это вопрос дней. Речь идет о том, чтобы вывести отсюда всех. Так ты хочешь со своей группой расстроить наш план, тебе на всех наплевать, потому что тебе кажется, что тебе и твоим нескольким друзьям удастся бежать? Нет, это не пройдет. Предупреждаю тебя, что я повсюду расставлю людей, и если будет необходимо…
— Так что ты сделаешь? Убьешь меня?
— Если потребуется.
— Так нечего мне с тобой разговаривать, — заявил Гриша, повернулся и ушел.
Я попросил Люку подождать здесь, а сам направился в барак. Там я вкратце рассказал Шлойме о разговоре с Гришей и распорядился немедленно поставить возле уборной парня, чтобы тот хорошенько наблюдал за происходящим у проволочных заграждений и, если что заметит, немедленно сообщил мне.
Потом вернулся к Люке.
— Саша, о чем ты говорил с Гришей?
— О глупостях.
— Неправда, вы так горячо спорили. Ты думаешь, я не понимаю твои разговоры с людьми, когда сидишь у меня? Я хорошо понимаю. Я тебе нужна только как ширма. Да, мне это ясно.
— Допустим, что так. Но ты ведь дочь коммуниста. Ты ведь сама сказала, что готова немцев резать на куски.
— Да, но я боюсь, Саша, а вдруг провалитесь? Тогда они всех нас загонят в третий лагерь. Ах, как бы вырваться отсюда! Но это невозможно, невозможно.
Она вся дрожала и все время повторяла: за что это нам? Почему нам жить не дают? Почему?
Я ее успокаивал:
— Люка, обещай, что никому не проговоришься, о чем мы с тобой только что говорили.
— Когда я была еще ребенком, — с досадой проговорила она, — мне было тогда восемь лет, полиция меня мучила, добиваясь, чтобы я рассказала, где мой папа скрывается, а я молчала. А теперь… Эх ты, Саша…
Со слезами на глазах Люка убежала в свой барак.
10 октября
Вечером меня и Шлойме пригласили в слесарную послушать патефон, который охранники дали отремонтировать. Там было несколько лагерников и Бжецкий. Среди вещей уничтоженных людей оказалось несколько советских пластинок, их и проигрывали. Если бы нас накрыли, избили бы до смерти. Но такова жизнь в лагере — ты всегда на грани смерти. Кузнец Рейман выпекал оладьи из настоящей муки и посыпал их сахаром.
