Портье, всегда словоохотливый, что-то ему говорил, но Арчи не слушал. Он машинально кивал. Что-то о его номере. Он уловил слово «устраивает».
— Да, конечно, вполне, — сказал Арчи.
Назойливый типус, этот портье. Он ведь прекрасно знал, что Арчи его номер вполне устраивает. Эти типусы не жалеют слов, лишь бы внушить вам, будто администрация принимает в вас личный интерес. Ну, да это входит в их обязанности. Арчи рассеянно улыбнулся портье и отправился вкусить от второго завтрака. Пустой стул Люсиль напротив скорбно взирал на него, усугубляя его уныние.
Он был на половине трапезы, когда стул напротив перестал быть пустым. Арчи перевел взгляд с бесподобного вида за окном и увидел, что его друг, Джордж Бенхем, драматург, материализовался неведомо откуда и теперь находится в его окружении.
— Приветик! — сказал он.
Джордж Бенхем был серьезным молодым человеком, очки придавали ему сходство с тоскующей совой. Казалось, что-то давило на его рассудок помимо художественно растрепанной черной шевелюры, косо ниспадавшей ему на лоб. Он вздохнул и заказал рыбный пирог.
— Мне почудилось, что ты недавно прошел через вестибюль, — сказал он.
— А, так это ты разговаривал на кушетке с мисс Сильвертон?
— Она разговаривала со мной, — мрачно поправил драматург.
— А что ты делаешь тут? — спросил Арчи. Да, он желал мистеру Бенхему очутиться где-нибудь еще и не вторгаться в его угрюмое уединение, но раз уж старикан оказался среди присутствующих, вежливость требовала вступить с ним в беседу. — Я думал, ты в Нью-Йорке следишь за репетициями своей милой старой драмы.
— Репетиции прекращены. И видимо, никакой драмы не будет. Боже мой! — вскричал Джордж Бенхем с глубоким жаром. — Когда перед человеком со всех сторон открываются заманчивые возможности, когда жизнь обеими руками протягивает тебе соблазнительные призы, когда ты видишь, как кочегары гребут пятьдесят долларов в неделю, а субъекты, прочищающие канализационные колодцы, поют от счастья и любимой работы, почему, о, почему человек по доброй воле берется за труд вроде кропания пьес? Только Иов, единственный из всех когда-либо живших людей, по-настоящему подходил для писания пьес, но и он был бы сокрушен, если бы его премьерша хотя бы слегка смахивала на Веру Сильвертон!
Арчи — и именно этим, без сомнения, объяснялся его широкий и разнообразный круг друзей — всегда умел забыть про собственные горести и сочувственно выслушать скорбные истории других людей.
