— Она вернется? — спросила через некоторое время Анна Рисуэнья, устремив взгляд на мост.
— Нет, — ответил Габриэль Анхелико. — Она взяла мою жизнь в охапку и больше никогда не вернется.
Клара Йоргенсен рассматривала с палубы проступающие в рассветных сумерках очертания Видабеллы. Она вновь услышала резкие крики пеликанов и звон цепей с набережной, вновь почуяла острый запах соли и дегтя. На берегу ее ослепил яркий свет, от которого она за долгое время успела отвыкнуть, и жара охватила все тело, как влажный компресс. Она шла через мол под крики кружащих над головой чаек, волоча за собой все свое имущество и ощущая, как зудят щеки от соленого воздуха едко проникающего во все поры. Она совсем забыла, как пахнет море, как стелются, накатывая на берег, волны, забыла ощущение босых ног на плотном песке. Она совсем забыла, как убаюкивает езда в плотно набитом автобусе, как радует мимолетное дуновение дорожного ветерка, как хочется тогда, высунувшись из окна, поймать его и не дать ему улететь. Она совсем забыла, как легко человек стирает все подробности прожитой жизни и, подхваченный быстротечным потоком убегающих дней, забывает существовавшее прежде ради существующего сейчас. Перед ней вновь возник из небытия плоский островной ландшафт, вызвав слабое ощущение чего-то знакомого и родного.
Домик на пляже показался ей странно чужим и одновременно удивительно милым. В воспоминаниях он казался ей больше, чем на самом деле, как будто за четыре месяца отсутствия он усох от ветра и зноя. Письменный стол был немного сдвинут вправо, чтобы освободить место для нового комнатного растения — раскидистого папоротника, спрятанного в тени под подоконником и еще не опаленного солнцем. Ее книжки стояли по-прежнему, как она их оставила, но покрылись тонким слоем пыли. На холодильнике появились две новые открытки, обе присланные ею, изображавшие горные виды. С одной стороны кухонного стола висела фотография Пеннов, и она увидела на заднем плане знакомую яблоню. Клары Йоргенсен на снимке не было. Его сделали до того, как они познакомились. Она остановилась на пороге спальни, зачарованная видом двойной кровати, как в первый день своего приезда. В этот раз она уже не казалась ей такой большой, как тогда. Кровать тоже усохла, теперь она казалась маленькой и уютной. Единственным, что оставалось большим в ее мире, теперь были оставленные позади горы со всеми тайнами, кроющимися в их глубине.
Она помылась холодной водой из пластиковой канистры и вышла на крыльцо, чтобы обсохнуть на ветру. В тонком платье на голое тело она улеглась в гамаке и тихонько качалась туда и сюда: полуденный зной постепенно навевал на нее дремоту. Погружаясь в сновидения, Клара Йоргенсен на полпути между сном и явью подумала, что она всегда и везде легко засыпала и тотчас же задремывала, где бы ни случалось ей приклонить голову. Она никогда не боялась смежить веки даже среди совершенно незнакомой обстановки. Гораздо труднее обрести душевный покой, когда бодрствуешь. Найти место, где можно прижиться, привыкнуть к рутине повседневной жизни и повторяющимся разговорам. Для нее таким местом стала Санта-Анна. И, совсем уже засыпая, Клара Йоргенсен подумала, что ей было бы все равно, если бы она осталась в этом маленьком городке как угодно долго. В то же время представить себе это было тоже странно, потому что теперь у нее более чем когда-либо была причина отсюда уехать и по возможности поскорее.
