— Нет, — сказал он.
— А почему?
— Как-то не получается.
— А до этой ты много написал?
— Да. Но все это большей частью осталось в рукописи и лежит у меня в столе.
— И о чем же они? — спросила она.
— Обо всем, чего я не знаю.
— А-а…
— Да. Кроме той одной, которую ты читала. Та была обо мне.
Она немножко улыбнулась и смахнула с коленки муху.
— Твои истории печальные?
— Как правило, — ответил профессор.
— По-моему, это прекрасно, — сказала она.
— Разве?
— Да.
Сейчас ее голос звучал спокойно, словно она перестала робеть в его присутствии.
— По-моему, ничто не сравнится с очень грустными, по-настоящему грустными вещами.
Профессор кивнул.
— Только трагическое может быть действительно прекрасным, потому что трагическое никогда не переходит в тривиальное, — продолжала она. — Когда двое обретают друг друга, все вдруг становится до жалости будничным. Оба превращаются в таких же людей, как наши матери и отцы, забывают изысканные странности любовных чувств и становятся ярыми приверженцами условностей.
Она произносила испанские слова с легким налетом иностранного акцента.
— Трагедии прекрасны. Люди влюбляются, а потом умирают. Вот и все.
От ее слов Габриэля Анхелико вдруг охватила печаль.
— И все-таки, может быть, было бы лучше, если бы они оставались в живых, — промолвил он.
— Да зачем? — возразила она. — Это же просто книги, а не подлинная реальность.
Он ничего не ответил.
— Неужели ты думаешь, профессор, что современные люди могут умирать от любви?
— Не знаю, — сказал он.
— Да ни за что на свете! — заявила она.
Затем она допила последний глоток лимонада и посмотрела на него ребяческим взглядом:
— А можно мне еще?
Дрожащими руками Габриэль Анхелико наколол льда и выжал лимоны. Он был счастлив, но чувствовал себя как во сне, потрясенный ее приходом. Сейчас ему снится сон. А потом ему останется горький осадок, он заснет с уверенностью, что ему предстоит спать в одиночестве всю оставшуюся жизнь. Когда-нибудь он наверняка возненавидит эти горы, этот вид, эти гремучие водопады и это пустое кресло, которое будет вздыхать по ней еще долго после того, как она исчезнет.
Она все так же сидела, устремив взгляд на горы. Габриэль Анхелико поставил перед ней новый бокал лимонада и сам опять сел рядом. Он вздохнул, взглянув на горы, и сделал глоток из бокала, в горле булькнуло.
— Когда-то я в мечтах воображал себе, что скрыто за этими склонами, — произнес он, говоря сам с собою, словно во сне. — Но там одни горы. Кроме гор, ничего нет.
