Паппи и отец никогда не слушали программы новостей. Они вечно были заняты вне дома, в сарае для инструментов, или возились с насосом или еще с какими-нибудь мелочами, которые вполне могли и подождать. Они без конца обсуждали виды на урожай, пытаясь найти хоть какой-нибудь предлог, чтобы перестать волноваться за Рики. Оба они были на войне. И им не нужны были услуги мистера Марроу из Нью-Йорка, зачитывавшего очередные телеграммы от корреспондентов из Кореи и сообщавшего стране, что происходит на том или другом участке фронта. Они и так знали.
Как бы то ни было, но в тот вечер сообщение из Кореи было очень коротким, и в нашем маленьком домике это было сочтено хорошим знаком. Мистер Марроу перешел к другим новостям, и Бабка наконец мне улыбнулась.
— С Рики все в порядке, — сказала она и погладила меня по руке. — Скоро он вернется домой.
Она заслужила право верить в это. Она ждала Паппи с Первой мировой, а потом, во Вторую мировую, долго молилась за отца и его здоровье. Ее мужчины всегда возвращались домой, и Рики тоже не должен нас подвести.
Она выключила радио. Картошка и окра требовали ее внимания. Они с мамой вернулись к своим кухонным заботам. И все мы ждали, когда Паппи наконец войдет с заднего крыльца. Думаю, Паппи ожидал от этой войны самого худшего. Чандлерам в этом столетии пока что везло. Новости он слушать не желал, но хотел знать, хорошо идут дела или плохо. И когда мы выключали радио, он всегда тут же появлялся на кухне. И в тот вечер он тоже вошел, остановился у стола и взъерошил мне волосы. Бабка подняла на него глаза, улыбнулась и сказала: — Плохих сообщений не было.
Мама мне говорила, что Бабка и Паппи чуть не каждую ночь просыпаются всего через час или два после того, как заснули, — они очень беспокоились за своего младшего. Бабка всех уверяла, что Рики обязательно вернется домой. Паппи не был в этом так уверен.
В половине седьмого мы уселись за стол, сложив ладони, и прочли благодарственную молитву за хлеб наш насущный и все блага. Паппи всегда читал молитву, по крайней мере перед ужином. Он поблагодарил Господа за то, что Он послал нам мексиканцев и Спруилов, и за хороший урожай, что у нас вырос. Я молился про себя, только за Рики. Я, конечно, был благодарен Ему за хлеб насущный, но это не казалось мне таким важным, как жизнь Рики.
Взрослые ели медленно и говорили только о хлопке. От меня никто не ждал, что я могу что-то добавить к их рассуждениям. Бабка вообще придерживалась мнения, что детей нужно видеть, но не слышать.
