— Ну как, почту уже принесли? — спросила она несколько напряженным голосом.
Он с удивлением взглянул на нее, потом вспомнил.
— Ты надо мной смеешься! Считаешь, что я полоумный, раз пустился писать тебе письмо!
— Нет. Просто мы оба с тобой какие-то нелепые. Я решила, что нам необходимо именно поговорить — поэтому на самолете прилетела сюда. А потом ты решил: то, что нам надо сказать друг другу, настолько важно, что объясниться мы можем только в письме.
— Просто мы дополняем друг друга, — улыбнулся Давид. — Но если на то пошло, так один раз я уже написал тебе почти такое же письмо.
— Как написал? Когда?
— Несколько дней назад. После той телеграммы. Но тогда я его разорвал.
— Зачем же?
Он сказал тихо:
— Испугался, что слишком разоткровенничался.
— И ты, и я как на войне… сначала — разведка боем… — пробормотала она. — А где письмо?
Он вдруг застеснялся, как гимназист, начал, запинаясь, объяснять, что все это глупо и претенциозно. Люсьен Мари взяла исписанные листки.
Они опять уселись, как прежде. Через некоторое время она улеглась на живот и продолжала читать в своей излюбленной позе, опираясь на локти и положив подбородок на руки. Он ждал; рука его лежала ладонью кверху, — беззащитная на желтом покрывале.
Дочитав до конца, она посидела немного молча, не шевелясь. Потом склонила голову и опустила свой лоб в его ладонь. Это было красивое и церемонное движение, им она отдавала себя Давиду.
— Можно это считать?.. — спросил он тихо.
— Да, можно.
— Ты хочешь?..
— Да, я хочу.
— Тогда… — начал он и одним движением разорвал вдруг листки пополам.
Она громко воскликнула:
— Зачем ты, я хочу их сохранить… Они же мои…
— Прости, — оказал он и отдал ей кусочки. — Только зря я все это настрочил…
— Нет!
— Да. И как типично для меня — прошу тебя помочь мне избавиться от моей рассудочности — и первое, что я делаю, это объясняю и оправдываю свою рассудительность.
Внезапно он бросился на колени и спрятал лицо у нее в коленях.
— Милая, любимая, помоги мне жить.
— А если ты интенсивнее всего живешь именно, когда ты думаешь и пишешь?
— Нет! С тобой я просто живу — а все остальное неважно…
Через некоторое время она сказала:
— И потом еще… Изменился твой взгляд на свободу, хоть ты и не капитулировал… Но где же сама эта проблема?
— Здесь ты права, — сказал он резко. — Когда приходится сталкиваться с действительными проблемами свободы, то видишь, какие из них — надуманные. Как, например, моя. Не назовешь борьбой за свободу дискуссии о том, что важнее всего в жизни. Не отправляются же люди в пустоту космического пространства только потому, что им мешает сила притяжения земли. Хотя некоторые пытаются.
