Ну и ничего страшного, подумал Оскар. Сейчас я просто попрошу их позвонить в отель, и
* * *
Он не уловил момент, когда в контакт с мягкими складками его живота вошел кулак. Только ядовитую звезду боли, разошедшуюся от точки удара. Желчь заплясала на языке, мягкие разряды прошли по рукам и ногам, но все это было вторично по сравнению с бунтом, который поднял его потрясенный желудок.
– Опа! – воскликнул усатый милиционер, как официант в греческом ресторане, и развернулся, не слезая со стола. Молодой – это он меня ударил, бесстрастно подумал Оскар, – тряс кулаком, описывая им мелкие круги.
– За что? – завопил Оскар. Кислород возвращался в легкие беспорядочными, неравными дозами. – Почему?
– Му-у-у, – повторил старший ласково, заканчивая заполнять документ и со смаком его подписывая. – Му-у-у. A nu-ka v’ebosh’ emu esche razok, chtob ne vyakal.
Усатый, вконец зачарованный происходящим, слез со стола и подошел поближе – полюбоваться. Младший замахнулся опять, но коллега отпихнул его в сторону; в результате оба чуть не свалились на пол, а старший, глядя на это, мелко захихикал. Только теперь до Оскара дошло, что все трое были чудовищно, неописуемо пьяны.
– Uchis’, blya, – сказал усатый младшему. Он поскреб нос, явно что-то прикидывая, и наконец придумал отличный ход: закинул правую ногу назад градусов на двадцать, будто готовясь завести мотоцикл, и ударил Оскара коленом в пах.
Хорошая новость состояла в том, что про боль в животе было забыто. Плохой новостью являлось все остальное. Несколько секунд спустя Оскар приоткрыл глаза, только чтобы увидеть, как старший милиционер встает со стула и приближается к нему с отеческой улыбкой.
– Ай-яй-яй, – покачал головой старший. Глаза его лучились сочувствием. Он положил правую руку на левое плечо Оскара и наклонился близко-близко, будто желая поделиться с ним секретом. – Ай-яй-яй.
Оскар учуял его дыхание – перегар с подкладкой кариеса; в комбинации было что-то трюфельное. Из груди старика донесся сип и гул, приближаясь к поверхности, – бронхит, подумал Оскар. Затем милиционер резко запрокинул голову и плечи назад, целясь, и посадил прямо на грудь Оскару камею ярко-желтой слизи в обрамлении крохотных слюнных пузырьков.
– Опа, – повторил усатый.
На сей раз Оскар начал брыкаться. Боль – одно дело, это – другое. Он должен был стряхнуть с себя этот омерзительный плевок во что бы то ни стало. Ему даже почти удалось обтереться о ближайший прут решетки, когда старший милиционер снова покачал головой – разочарованно, неодобрительно – и одним лаконичным боксерским джебом разбил Лунквисту рот.
