– А ты тогда откуда знаешь?
– Где-то прочел.
Мы сидим, пьем. Синатра сменился на It’s Raining Men. Я боюсь взглянуть на сцену.
– Мне кажется, у Жбана рак слюнной железы, – наконец говорю я.
– И?
– В каком смысле “и”?
– В смысле, что мне с этим делать? Я не врач. Гэри и Марго – тоже. Как и ты, вообще-то говоря.
– Я… ну да, но… я думал, ты захочешь… поторопиться?
– Куда? Мы почти закончили.
– Как ты думаешь, он знает? Может, пусть Гэри ему скажет?
– Без понятия. Может, он вообще не знает, что такое “рак”. Блин, вот ты умеешь испортить вечер.
– Извини. – Я допиваю четвертый поддельный “Джонни Уокер”. – Ты голодная?
– Нет. Пошли отсюда?
– Нет. Да. Конечно.
Я отслюниваю местные купюры – олень, птичка, два медвежонка – пока лицо бармена не разглаживается, и мы уходим из “Дикой лошади”. До гостиницы двадцать минут ходу, то есть она на другом краю города. Клубы пара из наших ртов соприкасаются. Мы проходим мимо поликлиники. Комнатка на первом этаже, которую мы сняли для ежедневных исследований жбановой гортани, темна и заперта. Я осознаю, что понятия не имею, где живет Жбан – куда он уходит по вечерам. Я, видимо, всегда считал, что он остается в лаборатории в режиме ожидания, выключенный, как микрофоны Лори и мой рентген.
Хорошо, что в “Звезде” Лори живет ниже, чем мы с Гэри. Не надо беспокоиться о шуме, а в душе есть горячая вода. “Нет, нет, ну же, ч-черт, ты все забыл, чему я тебя учила в прошлый раз”, – шепчет она в самом разгаре. Что правда, то правда. Я помню наше первое свидание так же смутно, как помнил хеллоуинский секс во время первого свидания. Ближе к концу Лори орет, чтобы я потянул ее за волосы. Это что-то новенькое. Кажется.
Я засыпаю и почти сразу же просыпаюсь. Лори храпит, запрокинув левую ногу мне на бедро. Я выкарабкиваюсь, одеваюсь и выхожу покурить. Перекур превращается в прогулку вокруг гостиницы, прогулка – в пробежку до поликлиники. Я отпираю комнату, роюсь в мусорном ведре – но уборщицы для разнообразия не поленились, и бракованных снимков там нет. Я выключаю свет, но не ухожу. Мир снаружи и внутри беспредельно темен и будет таким еще как минимум пять часов. Я даю глазам привыкнуть, пока темнота не вылиняет в цвет серого кашемира, включаю аппарат, поворачиваю трубку, смотрю в отверстие – и вскоре из него появляется тонкий голубоватый луч. Он уходит наверх, сквозь мою голову, сквозь потолок, как душа.
2010
Перевод с английского
Виктора Сонькина и Александры Борисенко
