Эйкон сидел в центре комнаты на краю кровати с
балдахином, уткнув голову в ладони. Усталость притупила
его ум в самый неподходящий момент; так всегда бывало в
кризисных ситуациях, но эта оказалось особенно
скверной. При данных обстоятельствах он даже не решался
занюхать дорожку кофеина, чтобы не сместить свои
приоритеты. Человечество до сих пор не изобрело чисто
энергетического наркотика - такого, что усиливал бы
мышление, но ни в малейшей степени не затрагивал эмоций
и ценностей.
- Я не знаю, что думать, - сказал Эйкон.
Корабельный Исповедник неподвижно стоял рядом в
полном облачении и серебристом капюшоне. Из-под
капюшона донеслись ритуальные слова:
- Что вас смущает, мой друг?
- Мы где-то ошиблись? - Как Эйкон ни устал, он не
мог скрыть отчаяния в своём голосе. - Человечество
пошло по неверному пути?
Исповедник долго молчал.
Эйкон ждал. Вот почему он не хотел обсуждать эту
тему ни с кем другим. Только Исповедник действительно
думал перед тем, как ответить на вопрос типа этого.
- Я сам часто раздумывал на этим, - сказал наконец
Исповедник. Эйкон удивился. - В нашей истории было
столько ситуаций выбора, столько развилок - каковы
шансы, что мы сделали верный выбор на каждой?
Капюшон отвернулся в сторону корабля
Сверхсчастливых. Тот был невидим на большом расстоянии, но каждый на борту "Невозможного Возможного Мира" знал, где он.
- На некоторые аспекты вашего вопроса я не могу
ответить, милорд. Среди всего экипажа, возможно, я
разбираюсь в этом хуже всех... Но ведь вы понимаете, милорд, что ни Детоеды, ни Сверхсчастливые - не
доказательство того, что мы пошли не туда? Если вы не
переживали из-за этого раньше, нет причин начинать
переживать сейчас. Детоеды борются за право есть детей, Сверхчастливые хотят быть сверхсчастливы. Ни то ни
другое не указывает нам, как правильно. Они не задаются
нашим вопросом, и неважно, какое слово их языка
переводчик связал с нашим словом "должны". Если вас
смущает только это, милорд - возможно, я готов развеять
ваши сомнения.
- Я знаю теорию, - устало сказал Эйкон. - Мне
пришлось учить метаэтику в раннем детстве, шестнадцати
лет от роду, ещё совершенным ребёнком. Просто так, без
оснований, я ни за что не поддался бы соблазну
поверить, что Бог, или онтологически фундаментальные
моральные факты, или что-нибудь ещё имеет право
избавить меня от сомнений. - Эйкон склонился ниже. - Но
почему-то это не имеет значения, когда глядишь на
Третью Леди и задаёшься вопросом: почему, когда перед
