Настоящее имя этой распутницы Шамела, а вовсе не Памела, как она себя величает. Отец ее в юности имел несчастье зарекомендовать себя с дурной стороны в Олд-Бейли[17]; потом был барабанщиком в одном из шотландских полков на голландской службе[18]; когда его оттуда с треском выставили, вернулся в Англию и сделался платным доносчиком на нарушителей недавнего «Акта о джине»[19]; затем свел знакомство с одним конюхом на постоялом дворе, где шотландские джентльмены держали своих лошадей, и в конце концов угомонился, получив теплое местечко на таможне. Мать ее в театре торговала апельсинами; была ли она замужем за ее отцом — мне установить не удалось[20].
Таково вступление, а сама ее история предстанет в этих письмах, за их подлинность я ручаюсь.
Шамела Эндрюс — Миссис Генриетте Марии Гоноре Эндрюс, в номерах «Проваленного носа» на Друри-Лейн
Дорогая матушка!
Спешу сообщить вам, что выезжаю в понедельник и прошу вас подыскать для меня жилье в Лондоне, и чтобы поближе к вам — например, в Калстинс-Корт, или на Уайлд-стрит, или где-нибудь в тех местах; постарайтесь найти местечко покрасивше и не выше второго этажа, потому что пастор Вильямс обещал меня навестить, когда приедет в город; у меня не счесть красивой одежи от старой грымзы, моей хозяйки, что недавно померла; вместе со мной вроде едет и миссис Джервис, она говорит, что не прочь открыть свое дело поблизости от Шорте-Гарден или ближе к Квин-стрит, а если помещение подойдет для бани[21], то лучшего и желать нельзя; но это она сама решит, когда приедет. — О! Мне не терпится вновь оказаться на галерке в нашей старушке-домушке!
Пока писать больше не о нем.
Ваша любящая дочь, Шамела.
Шамела Эндрюс — Генриетте Марии Гоноре Эндрюс
Дорогая матушка!
Что сейчас было! Приходил молодой сквайр — как дважды два он уже прикипел ко мне. — Памела, — говорит он (здесь я зовусь этим именем), — у покойной хозяйки ты была любимицей. — Да, с позволения вашей милости, — отвечаю я. — Уверен, ты заслужила это, — говорит он. — Благодарю вашу милость за доброе отношение, — отвечаю. Тут он взял меня за руку, а я притворилась, что робею. — Ах, сэр, — говорю я, — надеюсь, вы не намерены быть со мной грубым? — Что ты, милая! — отвечает он.
И с этими словами поцеловал так, что у меня дух захватило; я притворилась, что сержусь, и попыталась вырваться, а он поцеловал меня снова, и сам тяжело дышал, и до чего у него был дурацкий вид! Но тут, к несчастью, вошла миссис Джервис и словно нарочно испортила все дело. —
