С папой мы здесь же прощались. Помню этот запах нафталина, пышное шитье на тяжелых шторах, узор на обоях. Помню, как старательно отворачивался распорядитель, когда безутешной вдове передавали конверты с нечестно заработанными деньгами. Похоронное бюро располагается неподалеку от Карни, и мастера часто пользуются его услугами. После церемонии мы отправимся на местное кладбище, где лежат папа и бабушка Сингер. Оставим цветы на их могилах. Может, те, из соседнего зала, будут там же своего покойника хоронить. Мастера ведь гибнут что ни день.
На папины похороны приехала тетя Роза, мы ее много лет до этого не видели. Самое яркое мое воспоминание: я стоял возле гроба и на ее вопрос «ты как?» ответил «нормально». Автоматически, даже не понял, что она имеет в виду. А тетя поджала губы, словно расстроилась, какой я плохой сын.
И я действительно почувствовал себя плохим сыном.
Но брат из меня еще хуже.
В фойе выходит Захаров и осторожно прикрывает за собой дверь. До меня доносится голос Баррона: «Мы никогда не забудем, каких необычных зверюшек Филип делал из воздушных шариков, как замечательно стрелял из лука».
Захаров с улыбкой приподнимает густые седые брови:
— Сколько интересного я сегодня узнал о твоем брате.
Встаю. Может, я и не могу ничего хорошего сказать о покойном и прощения у него просить не собираюсь, но кое-что сделать все-таки могу. Самую малость. Врезать его убийце.
Захаров, наверное, увидел выражение моего лица: он примирительно поднимает руки в перчатках. Плевать. Наступаю на него и поднимаю кулак.
— Мы же заключили сделку.
— Я не убивал твоего брата, — он отступает на шаг. — Пришел сюда, чтобы выразить соболезнования твоей семье и сказать тебе, что я его не убивал.
Я не опускаю кулак. Приятно смотреть, как он пятится.
— Не надо. Я не имею отношения к убийству, остановись и подумай — это же совершенно очевидно. Ты для меня гораздо более ценен, чем месть какой-то мелкой сошке. Ты хорошо понимаешь, насколько важен твой дар, ты же умный парень.
— Правда?
Вспоминаю, как Филип сказал еще тогда, несколько месяцев назад: «Вырос ты или не вырос, а идиотом так и остался».
— Почему твоя мать меня не обвиняет? И Баррон, и дедушка. Думаешь, они бы позволили мне прийти, если бы правда думали, что я организовал убийство Филипа?
Старик так сильно стиснул зубы, что вздулись желваки. Если ударить сейчас, когда он напряжен — будет еще больнее. Да, Захаров давненько не дрался.
Как же хочется врезать, прямо руку сводит. Я опускаю кулак на вазу, что стоит возле входа в зал. На ковер летят осколки и водопадом льется вода вперемешку с цветами.
