— Друзья Касселя — мои друзья.
К кафедре подходит священник и тихо обращается к маме. Не знаю его. Мать никогда не отличалась особой набожностью, но сейчас обнимает его с таким рвением, точно готова немедленно покреститься в первой же попавшейся луже.
Спустя минуту она принимается вопить, перекрикивая безликую фоновую музыку. Что ее взбесило, интересно?
— Его убили! Так им и скажите в своей проповеди! Нет на свете справедливости, так и скажите!
И тут, словно по сигналу, входит Захаров. Поверх костюма накинуто неизменное длинное черное пальто. На булавке для галстука переливается фальшивый Бриллиант Бессмертия. Взгляд холодный и жесткий — не глаза, а стекляшки.
— Поверить не могу: ему хватило наглости сюда явиться, — тихонько говорю я и встаю, но Баррон хватает меня за руку.
Рядом с отцом Лила. Не видел ее с того самого ужасного разговора в Уоллингфорде. Золотистые волосы промокли от дождя, она вся в черном, только на лице необычайно ярко выделяется красная помада.
Лила смотрит на меня, а потом замечает Баррона и, сразу же посуровев, усаживается на стул.
— Хорошо бы кто-нибудь унял вон ту мою доченьку. — Дедушка показывает на маму, будто доченек у него не одна, а несколько и можно случайно перепутать. — Даже с улицы слышно.
Не заметил, как он вошел. Дед встряхивает зонтик и неодобрительно хмурится. Я вздыхаю от облегчения: как же здо́рово, что он здесь.
Старик треплет меня по волосам, как маленького.
Священник прокашливается, и все медленно затихают и рассаживаются по местам. Мать все еще рыдает, а чуть позже принимается стенать так громко, что проповеди почти не слышно.
Как бы, интересно, Филип себя чувствовал на собственных похоронах? Наверное, огорчился бы, что Маура не привезла сына попрощаться; застыдился бы мамы и скорее всего страшно бы разозлился при виде меня.
— Филип был воином в царствии Божьем, — вещает пастор. — Теперь он в воинстве ангельском.
Его слова неприятно отдаются в голове.
— Сейчас сюда выйдет Баррон и скажет несколько слов о своем любимом покойном брате.
Тот выходит к кафедре и принимается расписывать, как они с Филипом вместе карабкались на какую-то гору и по пути узнали много важного друг о друге. Трогательная речь. История полностью содрана с одной книжки, которую мы в детстве читали.
Все, пора стащить у кого-нибудь фляжку, выбраться отсюда и посидеть тихонько в уголке.
Удобно устраиваюсь на ступеньках в фойе. В соседнем зале тоже с кем-то прощаются: из-за двери доносятся приглушенные голоса, совсем не такие громкие, как голос Баррона. Откидываюсь назад и гляжу на потолок, на мерцающую хрустальную люстру.
