Как ни странно, путников никто не побеспокоил. Горели по ночам в зарослях красные и желтые огоньки глаз, но напасть твари не решились. Ниакрис чувствовала истекавшую из кустов голодную злобу, засевшие там существа пускали слюну, но что-то более могущественное, чем голод, сильнее, чем даже страх смерти, удерживало их от нападения.
— Тебя они чуют, — ответил на невысказанный вопрос Красный монах. — Собравшийся умирать и твердо на это решившийся — страшный противник. Если б они напали на тебя сейчас, от них не осталось не только бы их поганых шкур, но и того, что они имеют наглость именовать «душой». Ты не знаешь сама, на что способна, моя дорогая. И… должен признаться, что и сам не стремлюсь это узнать. Начинаю думать, что добиться с тобой ничьей оказалось бы весьма непросто, — он усмехнулся и помешал прогоравшие угли. Взлетел сноп красных искр, на миг ожило пламя, вырвав из темноты лицо Ниакрис — закаменевший бронзовый профиль, сухие и резкие линии…
— Ты словно наконечник стрелы… — внезапно осипшим голосом произнес монах. — Тебе никто никогда не говорил, какая ты красивая? Ох, извини меня, что я несу…
Ниакрис внезапно ощутила, что к щекам подкатила жаркая волна. Она смутилась — и в самом деле, неужто на нее могут подействовать эти пошлые словечки, на нее, обученную повергать к своим ногам принцев крови и королей?..
— Говори, мне-то что, — постаралась она ответить как можно равнодушнее. — Или ты думаешь, что я, точно деревенская дурочка, с визгом брошусь тебе на шею?
— Нет, не думаю, — принужденно рассмеялся монах. — Хорош бы я был!.. Нет, не бойся.
— Бояться?.. — Ниакрис состроила гримаску. — Вот еще!.. Скажи лучше, ты не можешь зачаровать дюжину-другую наших соглядатаев? Пригодятся, когда мне на штурм идти.
— Этих — могу, но не советую, — заметил монашек. — Тьма невероятно сильна в них, ты можешь внушить им покорность на какое-то время, но рядом с замком они тотчас стряхнут все твои заклятья. Враг куда сильнее нас, не забывай. Вообще-то лезть в его логово — самоубийство, это ж яснее ясного. Но, — он остановил сам себя, — кто я такой, чтобы тебя отговаривать? Ты все равно пойдешь до конца… и я вместе с тобой, — неожиданно закончил он.
— Ты?! — поразилась Ниакрис. Этого она никак не ожидала. Монашек, думала она, вполне может проводить ее до замка, но идти вместе с ней на штурм?..
— Я, — кивнул монашек, резко отбрасывая капюшон. Теперь пламя играло уже на его лице, властно смывая рябые оспины, сглаживая и скрадывая черты: на девушку смотрело властное и сильное лицо прирожденного бойца, такого же одинокого волка, как и она сама, только на время прибившегося к какой-то стае, какой — сейчас уже значения не имело. — Почему это тебя так удивляет?.. Ну хорошо, я мог говорить глупые слова, но я хочу, чтобы за меня говорили б мои дела.
