– Перестань себя истязать, – начал я утешать ее. – Ну, случилось, ну, подумаешь… Чушь, гиль какая-то… Покончим с этим, и все.
– Не чушь, – сказала она. – Я и пришла, чтобы покончить. Больше не приду. Вот только погляжу и… Ничего, ты скоро забудешь, что случилось. И ты меня жестоко не суди.
– Да я и не думаю, – улыбнулся. – Ну, давай выпьем немножко «немешанного кадара».
– Давай, – улыбнулась она влажными глазами. – Только давай будем здесь. Никуда не пойдем.
Я расчистил стол от следов ночной работы и поставил на него что было.
– Что ты собираешься делать в ближайшие дни?
– Пока ничего. Дня через три уеду.
– Куда?
– В Ольшаны, по делу. Это под Кладно. Деревня.
– Надолго?
– Недели на три, может, на месяц.
– Ну вот, значит, прощай. Может случиться, что и встретимся. Случайно. Кто знает, где оно, что и как.
– Послушай, Зоя. Я тебе еще раз говорю…
– Не говори глупостей. И не повторяй этого. Сам знаешь, женская слабость. Но только не со мной. Я уже решила.
– Не буду. Хотя мне плохо. Но, возможно, я смогу переубедить тебя.
– Посмотрим, посмотрим…
Странные, странные глаза.
– А что ты эти дни делал?
– Да тут головоломку одну древнюю решал.
– И решил?
– Не совсем. Не до конца.
– Ну, помогай тебе бог. Пусть тебе повезет. Ты же, смотри, возьми теплые носки. Несколько пар. В деревне еще слякоть. Блокнотов пару. Сигарет. Кофе растворимого, потому что там не достанешь. И ручек пару заправь. И пленок возьми для аппарата. И нож. И бритву.
Что-то нарочитое и неуверенное было в этой заботливости. Так, наверное, жена отправляет в дорогу мужа, изменив ему или зная, что непременно изменит, что высший, непреклонный рок неотвратимо ведет ее к этому.
– Все возьму, – сказал я. – У меня список. Я – опытный командированный. И вообще… методичный старый холостяк.
– Не надо тебе больше им оставаться. Слышишь, прошу тебя. Плохо это кончается.
– Ну, конечно, кто женится – у того жизнь собачья, зато смерть человеческая, а кто нет – у того собачья смерть, зато жизнь человеческая, – неудачно пошутил я.
– При нынешних родственных чувствах и смерть не всегда бывает человеческая, – подхватила она.
– Да что с тобой?
– Плачу, – ответила она. – И над тобой. И над всеми. – И вдруг поймала в воздухе выключатель бра, нажала на него.
– Иди ко мне, – голос был хрипловатый и отчаявшийся. – Последнее наше с тобой… мгновенье… Прости меня.
В тоне ее было что-то такое, что нельзя, невозможно было сказать «нет».
* * *
Через час я провожал ее. И сколько ни убеждал ее, чтобы она осталась, сколько ни уговаривал, сколько ни говорил, что завтра сам пойду к ее мужу, она, бледная, только отрицательно качала головой.
