– Ну хорошо, – глухо сказала она. – Хватит об этом… Ты где был сегодня?
Явно искала нейтральную тему.
– У Марьяна, – сказал я.
Зоя немного знала его: раза три-четыре встречались у меня.
– Он что, по-прежнему чудит с этими деревянными куклами?
– Не надо так, – сказал я. – Он делает большое дело.
– Да я разве против? Как его жена?
– Плохо с ней. Ну, это их дело. Хуже то, что он из-за нее страдает. И, наверное, поэтому сердце снова дурить начало. Страхи разные, как всегда у сердечников. Подозрения. А от кофе и табака никак не откажется…
– В больницу ему надо лечь. Жаль, если с хорошим человеком что-нибудь случится. Сволочь какая-нибудь живет, а вот Сережа Певень, бедняга, такой молодой, талантливый, только что должность такую хорошую получил, так легко с ним людям было бы жить – и на тебе, рак.
– Это беда, – сказал я. – Великая беда! Но что поделаешь, если на долю нашего поколения столько выпало.
Она вдруг решительно поднялась.
– Ну, нечего засиживаться. – Поколебалась немного – и оставила «Немеш кадар». – Приторный.
– Ты ведь любишь полусладкие.
– Наши люблю. А может, мне просто в эти дни все приторно? Слушай, Антось, а что это мы в первый наш вечер пили, не помнишь?
– Помню. Ты была в голубом платье. И бусы янтарные на шее. И губы не накрашенные. А пили мы тогда «Хванчкару».
– Пожалуй, нигде ее теперь нет. А хорошо было бы… по последнему бокалу… Так, как тогда – по первому. Ведь это же последний, Антоша… Последний. И ничего тут не поделаешь. И вот стол твой с чистой бумагой, и этот подсвечник, и лампа. И всего этого я, наверное, уже не увижу, потому что не знаю, найду ли силы заглядывать к тебе.
Слышать это было невыносимо, и потому я, чтобы отдалить неминуемую последнюю минуту, тихо сказал:
– Почему не достанешь? Вчера в магазине была «Хванчкара». Чудеса какие-то. Видимо, что-то большое в лесу сдохло… Большой какой-то зверь подох… Разве что разобрали? Давай сбегаю.
– Сбегай, – сказала она глухо. – Окончим тем, с чего начали. Только не задерживайся там долго. Мне страшно будет тут… одной.
Когда я уже надевал пальто, она спросила:
– Деньги у тебя хоть есть? А то возьми…
– Есть.
Я быстро бежал в магазин и проклинал себя всеми возможными словами.
…Когда я возвратился, она стояла у окна и смотрела в темноту. Обернулась ко мне и вытерла глаза.
– Я, глупая, погнала тебя, не спросив, хочешь ли этого ты.
– Не хотел бы – не пошел.
– Тогда налей.
Мы сидели и перебрасывались малозначительными словами, но у меня было такое состояние, словно я на собственных похоронах или на похоронах чего-то дьявольски важного. Никогда в жизни мне еще не было так тяжело и скорбно.
