Возле дома творилось нечто невообразимое. Под нашим подъездом стояла «скорая», теснилось несколько милицейских машин и волновалась толпа жильцов. Похоже, кого-то завалили… — подумал я меланхолически — эка невидаль! — и поспешил на кухню, чтобы потушить пожар внутри кружкой капустного рассола. Это мамка расстаралась, сделала мне большую кастрюлю капусты быстрой засолки. В армии, где вся еда была в основном пресной, я так соскучился по разносолам, что у меня текли слюнки от одного их вида.
Стреляли в нашем городе часто. К огнестрельному оружию добавилось еще и травматическое, разрешенное «мудрыми» законодателями, и толпа молодых придурков как минимум раз в месяц устраивала настоящие баталии: то район на район шли, то затевали разборки с гастарбайтерами, в основном узбеками и таджиками. Однажды я и сам едва не попал под раздачу, да выручила армейская сноровка — мигом сиганул через забор и был таков. Мне, ко всем моим радостям, только и не хватало покалечить в драке какого-нибудь юнца — греха потом не оберешься. Береженого Бог бережет.
Едва я «полечился», как в дверь требовательно позвонили. Я даже не стал смотреть в глазок, так как был уверен, что это менты. Есть у них какой-то неуловимый почерк, связанный с вторжением в жилище, — смесь превосходства, нахальства и державности. Короче говоря, что ни мент, то пуп земли. Даже электрический звонок это понимает и звонит с подобострастной громкостью и настырностью.
Я открыл дверь и увидел сначала местного участкового, лейтенанта Васечкина (он был в форме), а затем угрюмого мента в штатском, который стоял за его спиной. Неужто прикрылся Васечкиным, как щитом? — мелькнула у меня мыслишка. А что, вполне возможно. Выстрел через дверь очень паршивая штука. Даже спецы во время зачисток иногда ловятся на такие заманухи. Васечкин знал, что я не опасен и не стану баловаться огнестрельным оружием, но менту в штатском это не было известно, и он поостерегся.
— Гражданин Богданов? — спросил мент.
— Он это, он, — поторопился подтвердить участковый.
— Меня больше устраивает обращение «товарищ», — ответил я сухо. — Или, на худой конец, ситуайен, сиречь гражданин по-французски.
Я чувствовал себя нелепо: небритый, немытый, в мятых семейных трусах и стоптанных тапочках. «Надо было подержать ментов за дверью и привести себя в порядок», — подумал я с сожалением и коротко вздохнул — уже ничего не исправишь. Пусть принимают меня таким, как есть.
— Нам нужно поговорить, — сказал мент, проигнорировав мой нахальный выпад. — Можно зайти в квартиру?
