Когда Слава вез ее обратно на Позняки, была уже ночь. К тому же начался мелкий дождик. Валерия видела себя будто со стороны — тихая, спокойная, можно даже сказать счастливая, она, как сытая кошка, полулежала на мягкой светлой коже. По ее лицу ползли рыжие блики с темно-фиолетовыми прозрачными каплями осенней мороси. Она хотела домой. И в том, что произошло, она не видела ничего страшного.
Конечно! Осознание пришло чуть позже, как боль после местного наркоза.
Все были дома, Антоша спал. Грудь распирало от молока.
— Ну, красавица ты наша, покажись, что с тобой сделали? — Свекровь, в спортивном костюме и золотых серьгах с камнями, включила бра в коридоре.
Валерия глянула на нее коротко и с улыбкой. — А ну, повернись-ка… похорошела, да, эффект, конечно, есть. Денег много заплатила?
Самым страшным было то, что Павел не сможет больше писать книгу. В остальном ситуация была не такой катастрофической, как казалось на первый взгляд. Плита все-таки газовая, есть на чем чай разогреть, к тому же в загашнике на антресолях обнаружилась коробка толстых парафиновых свечей, кажется, оставшихся еще от покойной сестры Павла, которая жила тут раньше. Холодильник не работает… но что же делать, если денег нет? Так вышло, что бабкины 500 гривен уже почти потратили, а новые будут только через три недели.
Как же он орал на Любу, что она открыла дверь! Он ходил по квартире в штанах и расстегнутой рубашке, шаркая тапочками по разлезшемуся линолеуму, и орал. Алинка стояла в манеже и молча, с беспечно-рассеянным выражением наблюдала за ним краем глаза, периодически переключаясь на почти поломанный пластмассовый руль, умеющий издавать теперь только одну протяжно-хриплую мелодию. Люба забилась с ногами на разложенный диван и, колупая рукав старой вязаной кофты, боялась поднять на мужа взгляд. Конечно, он прав. Ведь если бы она не открыла дверь, может, и не отключили бы… Да и вообще, вся эта история с ребенком, конечно, выбила его из колеи, пришлось бросить работу. Ведь изначально он был против…
— Значит, так, — Павел немного успокоился, но зачем-то полез в шкаф. — Сейчас я звоню Сереже Косарчуку, он развелся, как ты знаешь, поживу у него.
— Как? А как же мы?
— Как? — он аж хихикнул. — А ты сама думай как. Не надо было дверь открывать. Ты уже большая девочка, учись отвечать за свои поступки.
Люба наконец не выдержала и заплакала. Павел вытянул из-под шкафа пыльную черную сумку, придирчиво осмотрел, покачав головой, отряхнул, стал бросать туда свои вещи.
