Видимо, открыли окно, потому что в лицо ударил свежий холодный ветер, зашумела улица. Кто-то взял ее за руку, вывел в коридор. Щелкнул замок на двери.
— Можно снять это?
— Да, конечно, — ответила девушка.
Людмила осмотрелась, провела рукой по лбу, почувствовала, что очень устала и что не хочет ни с кем говорить. Быстро оделась, но в дверях обернулась и все-таки спросила:
— Откуда у вас домашний телефон моей матери?
Девушка совершенно искренне развела руками и пожала плечами:
— Я без понятия, это все организаторы…
— А как зовут… того организатора? — Людмила кивнула в конец коридора.
— Он потом сам представится, если… если нужно будет. — Ага, — Людмила махнула рукой и, не прощаясь, стала быстро спускаться по лестнице, прислушиваясь и раздражаясь от вкрадчивого, чуть влажного эха собственных шагов. — Ну что ж…
— Сідай, п’ять, — сказал Вадик, когда хлопнула входная дверь и в коридоре послышались Ольгины уверенные неторопливые шаги на каблуках.
С Ольгой у них была давняя и очень нежная дружба. В этой шикарной бывшей коммуналке, где имелось шесть комнат и два санузла, Ольга держала бордель, и Вадик выдумал эту всю лабуду с тренингом за пять минут, когда они случайно столкнулись в ночной «Арене». За «большое спасибо» и пару изысканных подарков он заручился Ольгиной поддержкой во всех деликатных «психотерапевтических» начинаниях.
— На меня прямо озарение какое-то нашло, — сказал Слава, тяжело опускаясь в кресло, казалось, до сих пор пропитанное теплом Людмилиного тела, — а вообще, я ее боюсь.
— Она ведет себя как мужчина, смотрит как мужчина, но где-то в глубине души это очень сильно ее достает. Не знаю, что вы задумали, но она только думает, что у нее все хорошо и под контролем.
Ольга, которая выглядела как второкурсница из приличной семьи, на самом деле была умной, побитой жизнью бабой двадцати девяти лет, просто благодаря удачной конституции, спокойной жизни и полноценному сну, а также из-за отсутствия злых, нехороших мыслей вполне могла сойти за юную фею с удивленными серыми глазами, русыми русалочьими волосами, тонкими, нежными и непослушными, с мягким овалом лица и розовыми капризными губками. У Ольгиного борделя на Рогнединской были влиятельные покровители на самом верху, и жилось ей последние годы спокойно и привольно. Сама Ольга продавалась все реже и не менее чем за 800 долларов в час. Сфера ее интересов ограничивалась здоровым питанием, облегченной йогой (yoga light), классической французской поэзией и немного, по выходным — верховой ездой. У нее была своя лошадь, белая кобыла Сафо, и Вадик догадывался, что этот интерес — дань Ольгиному будущему, которое строится вокруг неженатого отпрыска европейской аристократии, для которого она вполне может сойти за загадочную русскую принцессу. Иногда Вадику казалось, что он мог бы по-настоящему полюбить такую женщину, как она, даже несмотря на все ее непростое прошлое.
