Максимов мог бы присовокупить к этому, что хотя и не был так пьян, как противник, но тем не менее достаточно выпил вина за приятельским ужином, чтобы ощутить подъем духа, необходимый для подвига, которым гордился.
Но он промолчал и, великодушно выслушав слова благодарности, срывавшиеся с ее дрожащих от волнения губ, напомнил, что пора ей скрыться в более безопасное убежище, чем кухня.
— Когда приятели вашего папеньки убедились, что ни его, ни пива они не дождутся, то все разбрелись по домам.
— Вы его убили?! — вскрикнула Кетхен в ужасе.
— Почтенного герра Клокенберга? Боже сохрани! Я только поучил его, когда он бросился на меня с кулаками. Живехонек, успокойтесь. Лежит у себя в постели, может быть, уже спит. Когда он завопил о пощаде и сражение наше кончилось, я сделал для него то, что теперь делаю для вас: довел его до спальни, посоветовал обложиться компрессами и пожелал ему спокойной ночи.
Предвкушая удовольствие, с которым он завтра будет описывать происшествие этой ночи своим товарищам в канцелярии, Максимов был так весел, что кусал себе губы, чтобы не расхохотаться. Во всем этом приключении он усматривал только сюжет для смешного рассказа, который он сумеет так разукрасить, что слушатели его будут помирать со смеху, а также предлог расстаться с противным немцем и с надоевшей квартирой. Это было тем более кстати, что дама его сердца, вдова капитана Гвоздева, уже давно умоляет его переехать к ней поближе. Какая разница между его чувствами и теми, что волновали душу несчастной Кетхен!
— Анисьюшка где? — спросила она с замирающим сердцем.
— Насчет Анисьи я вам ничего не могу сказать. Мой Мишка говорит, что она побежала за пивом. Но с тех пор прошло более часа, и, надо полагать, что она подверглась преследованию будочника за нарушение полицейских правил и что ее отвели в участок. По всей вероятности, завтра утром, после должного наставления в виде двух-трех десятков лозанов, ее выпустят, и вы снова будете иметь удовольствие видеть ее у себя.
С этими словами, точно им не о чем больше говорить, Максимов повторил свое предложение довести ее до комнаты и, пожелав ей доброй ночи и еще раз посоветовав запереться изнутри на ключ, ушел.
Кетхен хотелось поблагодарить его, сказать ему, что она во всю свою жизнь не забудет заступничества, спросить — неужели они никогда больше не увидятся, но от смущения и волнения не в силах была произнести ни слова.
«Неужели он сейчас уйдет и я никогда больше не увижу его?» — повторила она про себя, с тоской припоминая его слова.
