привозных вин, была освещена ярким летним солнцем; пучки сухих трав, собранных в горах еще покойной Мариэттою, известною по деревне знахаркою, торчали высоко в углах остерии, распространяя слабый запах тимьяна, лаванды и аниса. Два почерневших от времени стола на крестовидных подставках стояли параллельно по обеим сторонам двери. Пировавшие были местные крестьяне, по большей части занимавшиеся своими виноградниками.
— Счастливец! — громко сказал старик Маффи, толкнув Тито локтем в бок, указывая на Жанни, которая в эту минуту подошла к ним и подала тому и другому по бутылке вина. — Красотка-то какая, нигде и не найдешь такой.
— Все это правда, приятель, только вот, нужно мне с нею на все лето расстаться, — заметил Ферручио.
Молодой человек рассказал причину своего предполагаемого ухода на работу в Палермо.
— Что ж, это хорошо, amigo, — чуть не в один голос одобрили его намерение присутствующие. — Когда человек идет на дело, чтобы заработать quatrini (деньги), можно только сказать, что он молодец.
— Счастливец! — опять протянул старый Маффи, набивая свою коротенькую трубку табаком. — И здесь тебе счастье в руки лезет: ведь поди-ка за лето сотни две лир скопишь.
Веселый май смотрел в открытые окна остерии, внося в старую комнату душистый воздух сада, заглушавший аромат сухих трав старой Мариэтты. Золотые лучи полуденного солнца скользили сквозь развернутые ветви старых вязов и платанов, весело играли на кирпичном полу остерии. Внизу, в долине, около города послышался тоненький свисток шелковой фабрики, работавшей и по праздникам; он давал знать, что наступает час отдыха для обеда или завтрака.
Посетители остерии разошлись, осталась только Жанни, прибиравшая пустые бутылки, да Тито, за стаканом вина, меланхолически куривший трубку. Ему было жутко ехать так далеко, расстаться на такое долгое время со своей милой, хотя он храбрился и не показывал вида.
— Итак, Тито, ты завтра утром уезжаешь? — печально спросила девушка.
— Да, Жанни, завтра, с первым пароходом.
Девушке почему-то вдруг понадобилось отвернуться.
Когда она через минуту посмотрела опять на своего жениха, в глазах ее блестели плохо вытертые слезы.
— Ну, чего ты, дурочка, плачешь? — ласково произнес Тито, подходя к стойке и беря ее за обе руки.
Жанни пыталась улыбнуться, но это ей не удалось, и слезы снова покатились крупными каплями по ее щекам.
— Не езди, Тито, не езди, мне так тяжело с тобою расставаться, точно какое горе меня ожидает.
