Макся рассказал все, что с ним было. Во время перекладыванья почты смотритель расспрашивал его об губернских почтовых, хотя знал все, но для того, чтобы провести весело время.
— Какова дорожка? — спрашивал смотритель.
— Ничего.
— Ну-с, как там?
— Ничего.
— Все благоденствуют?
— Живы.
— А почтмейстер ничего?
— Ничего.
И это смотритель повторяет каждый день, при каждой почте.
Макся опять поехал и ехал так же, как и в первую станцию. Настала темная ночь, без луны и звезд, закрытых облаками. Макся трусил. Опять звенят колокольчики, и ямщики изредка покрикивают. Максе холодно; Максю встряхивает; Макся ругаться начал: ну и дорожка! На козлах сидел парень лет четырнадцати.
— Эй ты, мужлан! — крикнул Макся парню.
Парень спит, хотя и держит в правой руке кнут, хлыст которого заткнут за его пояс.
— Ямщик! — крикнул Макся и ткнул его в спину ногой.
— Чаво? — сказал парень и погнал лошадей.
— Я те покажу чаво! Спишь только, анафема!
— Знам, как.
— То-то — знам! А где те-то?
— Знамо, где.
— Смотри, заблудишься — вздую.
— Сам не заблудись…
Другой ямщик попался ему старик.
— Старина, здесь не боязно?
— А что бояться-то, с нами крестная сила!
— То-то… Воров здесь нету?
— Как нету. Здесь обозы подрезывают… Ономедни два места чаю утащили. Говорят, воров много; место такое.
— А почты боятся?
— Ништо… Да ты бы, барин, соснул бы таперь.
— Ишь ты?
— У нас все почтальоны спят. Как лягут — и спят; на станции, почитай, на руках выносят.
— Ну уж, я не стану спать.
— Полно, барин… Умычишься. Спи знай, ишшо много ехать-то…
Максе хотелось спать, но он боялся заснуть, думая, что почту подрежут, да если он и думал, что ездили же до сих пор почтальоны, почту не подрезывали и теперь, может, ничего не будет, но он не мог заснуть сидя, с непривычки. В двух местах он вываливался в ухабах так, что его придавливало санями. Это больно не понравилось Максе.
Все смотрителя, а где их не было — писаря, были любезны с Максей и почти на каждой станции подавали ему по рюмке водки, а там, где его кормили по установленным правилам, ему подавали по три рюмки. После этого Макся ехал бодро и только дремал. В почтовых конторах его тоже расспрашивали об дороге и губернских, — более, чем смотрителя, — и он говорил, что знал. Почтмейстеры, узнавшие об нем от почтальонов, жалели его.
Наконец он приехал в тот город, где ему нужно было сдать почту. Сдавши ее благополучно, он было пошел спать, но его пригласил один семейный почтальон напиться чаю и покушать. С Максей, как с губернским почтальоном и приехавшим сюда в первый раз, все обращались вежливо. Макся здесь напился пьян.
