— Ну, вот! — отвечает Оля. — Фокусники-то они дошлые: в одну минуту всему научат! Может быть, турками нарядят или пажами…
— Сторож-то говорил души представлять, — замечает Варюшка. — А каки таки души, кто их знаете?
— Может быть, — пытается разгадать Катя, — усопшие тени мертвецов…
— О, Господи! — вздыхает Варюшка, — страсть-то какая! Боязно, девыньки… Потом, пожалуй, всю ночь и не уснёшь!
Подруги заливаются над Варюшкой звонким, весёлым смехом.
— Глупая! Кабы всамделишные мертвецы, а то преставление! Чего же бояться-то?
Варюшка с сомненьем покачивает головой и, позёвывая, апатично оглядывает театр.
Мало-помалу публики начинает прибавляться. Привалила целая ватага семинаристов, мастеровые, приказчики, швейки. Лампы зажигаются. В оркестре показывается голая как колено голова контрабасиста. Две ложи подряд занимаются многочисленным купеческим семейством. В партере появляются офицеры, гимназисты, дамы. «Наголодавшись» после разбежавшегося драматического товарищества, обыватели рады и чёрной магии. На сцене раздаётся первый звонок. Из подземелья в оркестре длинной вереницей тянутся музыканты. Они рассаживаются за свои пюпитры, вынимают из футляров скрипки, флейты, валторны, перелистывают ноты, протирают очки, сморкаются. Опираясь на загородку оркестра, два-три местных «льва» разглядывают в бинокли публику и раскланиваются по сторонам. Сдержанный говор, смех, шуршание платьев. В райке там и сям раздаются робкие, одинокие хлопки. Постепенно они делаются дружнее и, наконец, разражаются одним могучим треском. В ответ на сцене дают второй звонок. Музыканты нестройно пилят и пищат, настраивая инструменты и заглушая говор толпы. Появляется дирижёр и взмахивает своей палочкой.
Девочки вздрагивают от неожиданности и в восторге глядят друг на друга.
— Эка он ка-ак! — шепчет Варюшка. — Просто индо даже поджилки затряслись!
— А ловко всё-таки, девыньки! — улыбается Катя.
— Уж ищо бы, — авторитетно добавляет Оля, — они уж умеют. Сызмалетства, может, обучены к этому!
По окончании музыки наскоро дребезжит третий звонок, занавес взвивается, и на сцену из средневековой улицы в элегантной фрачной паре и белом галстуке выходит Фальке. Он с озабоченным видом осматривает, всё ли в порядке на длинном столе, покрытом красным сукном с золотыми кистями, и, обращаясь к публике на ломаном русском языке, начинает показывать давно известные, виденные и перевиденные всеми фокусы.
Девочки замирают и превращаются в слух и внимание.
