— Катова? — спрашивает он помощника своим птичьим, гортанным голосом.
— Кажись, будто всё… — отвечает тот, останавливаясь и оглядываясь кругом.
— Сторож! — на весь театр вскрикивает Фальке. — Сторож! Сторож!
Из-за декорации, изображающей средневековую улицу, показывается заспанная, давно небритая физиономия театрального сторожа Власыча. Позёвывая, он приглаживает ладонью всклокоченные волосы и довольно либеральным тоном спрашивает:
— Чево вам угодно?
— К вечер таставай мнэ пожалист тэвочки.
Физиономия сторожа выражает недоумение.
— Три штуки, — вставляет ярославец, — лет, эдак, восьми-десяти…
— А-а-а! — произносит сторож. — Представлять, значит?..
— Да, да, нам для живой картины нужно… Душ изображать…
— Таставай нэнрэменно. На вотка полючаешь! — добавляет Фальке и, надев пальто с цилиндром, уходит из театра.
— Ишь ты, ведь, дело-то какое! — сам с собой рассуждает сторож. — Где я тебе их достану? Кабы свои были, так так! А то где их взять-то? На водку-то оно, конечно, на водку… Без этого и думать нечего, а только, вот, где их взять-то? Ба, да у Фёдорова портного девчонка есть! Бойкая такая девчонка, везде без призору бегает… Пойду-ка поговорю с ей, можа, и подруг каких подберёт, право! Бойкая такая девчоночка…
Сторож тушит лампы, запирает театр и отправляется к портному Фёдорову.
Вечер. Театр ещё не освещён. Коптят только две лампы у кулис, по бокам занавеса. В райке, с правой стороны, опираясь подбородком на барьер, сидит смазливенькая горничная и, пощёлкивая подсолнухами, сплёвывает кожурки прямо в партер. С левой стороны, как раз против горничной, сидит напомаженный военный писарь с серебряной цепочкой от несуществующих часов и, покручивая ус, всеми силами старается обратить на себя внимание vis-Ю-vis. Но горничная всецело погружена в своё занятие и в созерцание пустых стульев партера.
По узенькой деревянной лестнице балкона раздаётся топот и детский смех.
— Вот и садитесь тут на первой-то лавочке, — слышится голос сторожа, — ничего, садитесь, я скажу там, никто вас не тронет, а нужны будете, так я позову вас… Садитесь, ничего!
Оля, Катя и Варюшка садятся на балконе, против сцены, и тотчас же перегибаются через барьер со страхом и изумлением заглядывая вниз.
— Эка, девыньки, страсть-то какая! — говорит Катя.
— Н-да, махина! — соглашается Оля.
— Не дай Бог туды кувырнуться! — вставляет Варюшка и подальше отодвигается от барьера.
— Кого же это нас заставят представлять? — с улыбкой задумывается Катя. — Да и как мы будем-то, девыньки? Ничего-то ведь не умеем… Страх даже берёт!
