Ловкачи | страница 73



— Я улыбаюсь твоей поспешности, — сказал полковник. — Садись и слушай, если тебе чаю еще не хочется.

Савелов сел, но полковник не сразу еще приступил к делу. Он поправил свечи на письменном столе, закурил папиросу, два раза затянулся полною грудью и, наконец, глядя прямо на приятеля, сказал:

— Хмуров действительно оказывается бродягой, да еще высшей руки.

— Но факты, факты!

— Есть и факты.

— Например? Что же именно?

— Для начала хотя бы то, что он давно женат законнейшим образом…

Савелов так и привскочил на оттоманке, так сильно поразило его это известие.

Полковник как ни в чем не бывало продолжал со свойственным ему хладнокровием:

— Жену его зовут Ольгой Аркадьевной, она еще молодая женщина, всего двадцати шести лет, дворянка, дочь помещика в Тамбовской губернии, имеет капиталец, но он, то есть сам Хмуров, никогда в Тамбовской губернии имением никаким не владел. Три года, как разошелся с женою; ходят какие-то смутные слухи, будто бы он даже пытался ее отравить, но доказать этого нельзя. Сейчас живет она в Тамбове.

— Да ведь это прямой каторжник! — воскликнул Савелов, до глубины души возмущенный.

— Чего говорить! Хуже бродяги! — согласился и полковник.

— Нельзя терять ни минуты времени! — решил Степан Федорович.

— Что ж ты хочешь делать? — спросил его полковник.

— Как что? Понятно, предупредить прежде всего Зинаиду Николаевну.

— А удобно ли это будет?

— В таком случае, когда человеку угрожают обманом, преступлением, — воскликнул Савелов, — я полагаю, нечего думать об удобствах, в какой именно форме ее предупредить, а надо действовать, надо торопиться ее спасти.

— Прекрасно, — все так же невозмутимо сказал полковник. — Ты, стало быть, пойдешь к Зинаиде Николаевне и прямо ей так и выложишь все, что от меня сейчас слышал?

— Конечно…

— А я полагаю, что это будет несколько преждевременно, — воспротивился полковник.

— Но почему же?

— Женщина, друг мой, прежде всего действует под влиянием своих чувств…

— Допускаю, — перебил речь своего разумного друга Савелов, — но когда женщине честно и открыто говорят, что она на краю пропасти, когда перед нею срывают смелою рукою маску, в которой нагло щеголял негодяй, тогда — уж извини меня — никаким любовным чувствам не может быть места, и на смену им являются ненависть, презрение, даже жажда мщения.

— Извини меня, — ответил с обычными расстановочками полковник, — но я, не говоря, конечно, о Зинаиде Николаевне в частности, а обо всех женщинах, так сказать, в целом, придерживаюсь совершенно противоположного взгляда…