— Тем более, — убеждала его и хозяйка дома, придвигая ему прибор.
Он кланялся через стол Ромашке, и та весело и радушно отвечала ему.
В доме замечалось довольство, и стол был накрыт обильно. Рябиновая и столовая водки закусывались икрою, ветчиною и еще какими-то копченьями. Миска с горячими пельменями была уже подана, и разливательною ложкою вооружилась старуха брюнетка.
— Вот так, Саша, займись-ка ты хозяйством, — одобрила ее намерение Марфа Николаевна.
Та что-то проговорила по-французски, видимо желая щегольнуть перед гостем. Но все почему-то расхохотались.
— Ну, уж зажаргонила! — сказала Марфа Николаевна. — Помешана она у меня на парле франсе.
— Что ж тут удивительного? — отозвалась старуха.
Но Огрызкову уже налили водки, и обе его соседки, одна справа, другая слева, тянулись чокнуться с ним.
Через минуту он добросовестнейшим образом уписывал наравне со всеми остальными пельмени.
— Перчику бы, вот только что! — сказал он.
Киса ему поперчила пельмени, но слишком усердно, и снова поднялся хохот. Каждое слово возбуждало здесь, в этом непринужденном обществе, смех. Только старик и юнец вольноопределяющийся перешептывались между собою, что не мешало им поминутно чокаться: старик очищенной, а юнец сперва рябиновкой, а потом даже уж портвейном.
Портниха не ела.
Она жеманилась и уверяла, что луку не переносит. Это возмущало Марфу Николаевну, и она не без раздражения несколько раз повторила:
— Пельмени без луку не делаются, я, по крайней мере, еще никогда не видала.
Из гостиной пришли смотреть, как уписывает Огрызков.
— Присоединитесь, — еще раз предложила им Марфа Николаевна.
И полковник и Савелов молча поклонились, но не сели.
За пельменями последовали рябчики, и вскоре все встали из-за стола. Старик и вольноопределяющийся совсем куда-то исчезли; остальное же общество собралось в гостиной. Появились на столе фрукты, потом черный кофе и две бутылки: одна с коньяком, другая с бенедиктином.
Старая брюнетка хватила рюмку и ушла в зал. Через минуту оттуда раздались звуки вальса из «Мартина-рудокопа».
Мотив, заигранный, но все же прекрасный, еще нравился. Компания воодушевлялась. Некоторые пошли туда.
Одна портниха держала себя глупо и все время жестикулировала перед лицом своими чрезвычайно грязными руками. Она всем надоела и только одна во всем обществе этого не замечала.
Киса жмурилась, посасывала виноград и все больше завлекала Огрызкова. Он потянулся чокнуться с Марфою Николаевною и многозначительно проговорил:
