Отужинали в результате сытно и спокойно. Толи сидели, действительно, ровно. Толи бабки пойкопские, как символ, не подкачали. А уже в сумерках озадачились поиском гостеприимного сеновала. Для студента, как для «главного в походе», данное место никакой стратегической роли не имело (он после ночи с хтоническими лягушками и вовсе едва ноги переставлял и мозгами шевелил). Но все ж, обратно, до деревенских ворот, доплелся. И переговоры с «принимающей стороной» в виде сутулого дедка, взял на себя. Правда, велись они недолго: «С какой стороны пришли?.. С болот?.. Зубы покажьте… Медень положьте». Затем махнул пятерней на лестницу, приткнутую к чердачной дверце сарая, и хлопнул дверью. Вот и все местное гостеприимство. Да и хоб с ним — до сена бы, и рухнуть в него. Оставалось лишь одно:
— Фрош.
— Ага, — зевая откуда то сбоку, отозвался малец.
— Ты тех двоих, из таверны, видел, когда мы сюда шли?
— Так это ж — улица. По ней все ходят. У тебя зудит что ли, до сих пор?
— Не понял… А-а. Не знаю. Такие рожи просто так не даются.
— Кем?
— Матерью-природой, — тоже зевнул Иван. — Так что, бди давай. А я пока посплю. Потом — я.
— Это как? — аж подскочил со своей лежанки малец. — Как бдеть?
— Молча. Считай про себя… До миллиона. А лучше, до десяти, — и, подсунув локоть под щеку, тут же ушел в глухой студенческий сон.
— Эй… Э-эй… Иван… До миллиона… Поди, думает, я и цифр таких не знаю… Иван…
Вот не везло что-то в последнее время нашему студенту со снами — он опять погрузился в безнадежную муть. Хотя, на этот раз вместо ванны в щербинах был колодец. И ни какой-то там, а со Скользкого пути. Иван, ухватившись руками за каменные борта, двигал в воде ногами и наблюдал, как две ученые дамы: госпожа Брэмс и профессор Мефель (какой кошмар без оной?), решают его сомнительную судьбу. Фрош стоял рядом со скрещенными на груди ручонками:
— А вам не кажется, что это уже — мое дело? — ехидно уточнил он у спорящих дам.
— Это дело вообще слишком сомнительное, — воззрилась на Ивана его уважаемая куратор.
— Фрош, ты думаешь, я тебя не люблю? — в этом месте уже хмыкнул сам предмет диспута. Госпожа Брэмс после паузы продолжила. — Но, мой кляйне лягушонок, дело, действительно…
— Ай!
— Дело, действительно…
— Ай! Да мать же твою! А-ай! — с силой задергал ногами Иван, отбиваясь от упорных попыток утянуть его вниз. Руки с бортов предательски соскользнули, и уже полностью уходя в холодную воду… — Мать же твою, альма… — он, наконец, проснулся… Длинная согнутая тень, матюгаясь вполголоса, отделилась от стенки чердака, и юркнула в синий прямоугольник проема. И у этой тени, как показалось Ивану… — А, ну, стоять! Моя сумка!
