— Времена меняются, муж мой.
— Да, жена моя, твоя правда. Тогда уж после доктора ты на рынок сходи, овощей там хороших, свежей зелени купи, окро[6]…
— Теперь уж ты лучше помолчи, Зиригу. Ты еще меня учить будешь, что на рынке покупать? Я уж как-нибудь сама разберусь, это дело женское.
— Ну ладно, Сету, ладно.
— Масса…
— Зиригу, я же просил тебя не называть меня так.
— Но вы же мой господин!
— Ничего подобного. Мне и шести еще не было, а ты уж воевал. Как же я могу быть твоим господином? А потом, это государственный дом отдыха, а не мой. Даже на работу тебя не я нанимал. Так что я тебе ни господин, ни начальник.
— Но другие господа ничего не говорят, когда я их так называю.
— Ну и черт с ними. Меня же зовут Кобина, а не «масса».
— Ко-би-на… Ко… Масса, не сердитесь, я не могу, просто не могу.
— Очень жаль. Значит, мне придется уехать раньше, чем хотелось бы.
— Я в город еду, по хозяйству надо кой-чего купить, яиц там, мыла… Может, вам надо чего?
— Апельсины, фруктов побольше.
— А вино?
— Да нет же! Хотя, может быть, пито[7]?
— Как пожелаете, масса! Но неужели вы будете пить пито?
— Хочу попробовать. Здесь, говорят, настоящий, свежий можно найти. Никогда не пробовал. Это вкусно? Не очень крепко?
— Да. Очень вкусно. И не крепко совсем. Ну, может, чуточку.
Что тут можно сказать? Если человек обладает даром надо бы ему научиться и из прошлого извлекать уроки. Все эти свежие ветры… Им бы выдуть вековые предрассудки из наших душ, проветрить наши головы, совать пелену с наших глаз. Но ничего похожего не происходит. Это всегда было трудно сделать. В наши дни, как в прежние времена, есть еще исковерканные души и в городах, и в непроходимых джунглях, и на побережье. И неправы были эти революционные поэты… Но Зиригу — хороший человек. И жена его. Не хуже нас с вами. И все у них в порядке. Надеюсь, что в один прекрасный день и они поймут, что все люди одинаковы.
Помню однажды, когда я был совсем еще маленьким, то на каникулы ездил к няне в деревню. Я прямо-таки увязался за ней следом. Как сейчас слышу ее слова: «Нет-нет, мой дорогой школьник, не стоит тебе со мной ехать, я-то привычная, а как с тобой случится что, кто тогда отвечать будет?» Но я настоял на своем. Никогда не забуду того впечатления, что произвели на меня тамошние запахи. Необычайные, прекрасные, неизведанные ни до, ни после. Запахи зелени, влажной земли и еще чего-то неповторимого, пьянящего. Как отличается этот божественный аромат от запаха ружейного выстрела или человеческой крови! На няниной ферме все благоухало свежестью. Каких только овощей там не было! Не прошло и часа после нашего приезда, а я уже буквально умирал с голоду. Няня поворчала немного — сначала, дескать, и поработать бы не мешало, — пошарила под кустом и извлекла на свет ямс огромной величины. Это был просто гигант. Конечно, когда сам ты мал, окружающий мир имеет свойство вырастать в твоих глазах до невообразимых размеров. Но этот ямс действительно был очень большим. Няня достала банку из-под керосина — такие за гроши продавали на рынке — и налила в нее воды. При виде этого великана у меня потекли слюнки. Она сказала, что приготовит небольшой кусочек для меня, есть ей еще не хотелось, а ямс хорош горячий. Я уже знал, что хороший ямс внутри белый или желтоватый. Но когда нянюшка отрезала кусок, наш гигант оказался коричневым. Она отрезала еще. То же самое. Еще кусочек и еще — все напрасно. Няня остановилась, посмотрела на него и сказала: «Что же ты весь-то испортился? Не мог уж оставить кусочек для моего молодого господина?» Но я не мог с этим примириться. Надеялся, что не все еще потеряно. Тогда она перевернула плод и разрезала поперек. Он был мягким и коричневым. Я бросился на землю и зарыдал. Няня приготовила специально для меня кусок ямса из кладовки, но я не стал есть. И только когда она сварила немного и для себя, а я был уже слишком голоден, чтобы отказываться от еды, ей удалось меня уговорить… Никогда не забуду этот ямс. Что разрушило, разъело всю его сердцевину без остатка? И все же старый ямс должен был сгнить, чтобы на его месте мог вырасти новый. Где же то поле, где кто-то неведомый будет сажать ростки новой жизни? Безусловно, нам это не дано — мы слишком вожделеем к вину, куреву, женщинам и с упоением пишем бессмысленные статьи о чужих деяниях.
