— А что мне от этих полутора миллионов? Я что, с ними со всеми общаюсь? Я ведь к мужу приехала. Он для меня весь мир.
Маринин муж Пауло был типичным итальянцем. По крайней мере, внешне. Среднего роста, коренастый, темные вьющиеся волосы и карие глаза. Но в отличие от большинства итальянцев не был эмоциональным. Разговаривать с ним казалось занимательным. Но все равно, в моей голове не укладывалось, как жить на улице, где всего пять домов, и при этом не скучать. Я задавала этот вопрос Марине снова и снова, пытаясь добиться от нее, как такое возможно?! Марина сначала все время смеялась, а потом не выдержала:
— Саша, ты пойми, в любимом человеке можно найти целую вселенную, целый необъятный мир, на изучение которого и всей жизни мало.
— Да ты что! Об этом же столько всего написано! Это вам сначала интересно, а потом быт постепенно разъедает отношения. Разве ты не читаешь женские журналы? Замужество — это только одна из составляющих жизни современной женщины. Пусть и существенная.
— Ага, феминистки forever!
— Нет. Феминисток я возненавидела после того, как они научили европейских мужчин не платить за женщин!
— Ну, ты ведь сама рассказывала, что в России в двадцать один собиралась замуж, чтобы рожать розовощеких карапузов, — не уступала приятельница.
— Ага, собиралась. А сейчас мне двадцать три, и туда я больше не хочу. К тому же разве хорошее дело «браком» назовут? — шутила я.
— А это только по-русски так звучит. А на английском и итальянском — вполне сносно.
— Не знаю, Мариш. Мне страшно. Кажется, что в браке интересная жизнь заканчивается. Вообще жизнь заканчивается. Не уверена, что когда-нибудь буду к этому готова. Почему я должна себя отдать только одному мужчине? Мир такой большой и в нем столько людей!
— Ты просто еще не встретила подходящего кандидата. Встретишь и даже не вспомнишь о своих страхах и о «большом мире».
— Не знаю, не знаю.
В Прагу я вернулась, находясь под впечатлениями. Может, со мной что-то не так? Нет, я тоже хочу любить и быть любимой. Хочу нежности и заботы. Хочу прижиматься к крепкому любимому плечу и чтобы ночью меня обнимали. Но слово «навсегда» или выражение «на ближайшие пять лет» пугают меня до дрожи в коленях. Ну не могу я представить, что буду делать и хотеть далее через год. «Всегда» — это какая-то пропасть, какая-то необозримая бесконечность. Дети — это тоже «навсегда», и их я еще больше боюсь.
Страхи, видимо, мешали мне заводить новые отношения. Я была одна уже почти месяц, и на горизонте ни принц, ни его конь не маячили.
