там живут, Рамратия говорила…
— С мужиком‑то в любом ашраме хорошо, — угрюмо бросает Кунти.
Все хмуро смеются.
Таиться друг от друга больше не к чему. Кунти достаёт пачку бири, спички, раскладывает перед собой. Все трое прикуривают от одной спички и с наслаждением затягиваются.
Тара натужно кашляет. У неё всегда так: после каждой затяжки — кхы, ак–кхы, тьфу! — никак горло прочистить не может. Обычно Джанки брезгливо отворачивается, но сегодня за разговором и внимания не обращает. Если бы знала Бэла, как её здесь честят!
— Зловредная бабёнка!
— А жадина, каких свет не видел!
— Такая только и знает, что мужика искать!
— А хитрая‑то, хитрая какая!
— И те, кто повыше, говорят, очень недовольны ею.
— Старуха‑то с дочкой крепко держат её на поводке.
— Делится, видать, с ними!
— Тихо!.. Гаури! Что она несёт‑то?
Входит сияющая Гаури: в руках у неё поднос со сладостями от Рамы Нигам. Каждой из соседок Гаури со смехом вручает сладкий пирожок и кусочек халвы.
Кунти даже глаз не поднимает: боится, как бы не разболтала эта хохотунья о её делишках. Как‑никак, а целую неделю были они во всем корпусе одни — Кунти и Г аури. Ещё до того, как начались занятия на курсах. Видать, пронюхала что‑то — на ночь в соседнюю комнату перебирается…
— Мне это нельзя, — говорит Кунти и отодвигает угощение.
— А Лавочница‑то наша чем перед тобой провинилась, тетя Кунти? — смеется Гаури. — Ведь неприкасаемой она не вас, а меня считает.
— Никакая я тебе не тетя!
— Эй, Гаури! Расскажи‑ка нам лучше, какой винегрет у начальства — сухой или сочный? Сама, наверно, готовит?
— Нет, не сама… Готовит… как его… кондитер! Она только смешивает. А подает все отдельно — варёный рис, горох, овощи…
Оглядев кислые лица собравшихся, Гаури наконец догадывается: неспроста все это, тут что‑то затевается. Чтоб им всем синим огнём в аду гореть! Гаури спешит удалиться. На губах её дрожит растерянная улыбка.
— Вы заметили?
— Что?
— Что творится там, в женской больнице?
— Ещё бы! — И все трое хохочут.
Отдельные занятия для девушек, прибывших на курсы, проходят в женском отделении городской больницы, и все тамошние мужчины — врачи и студенты — увиваются вокруг Гаури.
— Ты о нашей недотроге, что ли? Заметили, заметили, все заметили, не мы одни. Даже мадам Чако заметила.
— А вы знаете, кто муженёк‑то у Рукмини? Настоящий бандюга! Его тут все боятся…
Рукмини, как обычно, на выходные уехала домой… Вернётся только в понедельник.
