Кунти ходит хмурая. Тут поневоле будешь хмуриться: пошла было к мэм–сахиб жаловаться, а та даже слушать её не стала. Рукмини, единственный человек, с которым она могла бы отвести душу, на выходные укатила домой. Кунти одна сидит в четырех стенах, из комнаты глаз не кажет. За целый день она про себя всем косточки перемыть успела, а прослышав о свадьбе, решила злорадно: ну и черт с вами, танцуйте, веселитесь. Там сладостями оделяют, может, и вам перепадет… Чтоб вы все подавились!.. Я и сама тоже… Нет, молчок, никому ни слова. Будет и у нас свадьба. Вы глазам не поверите.
Джанки негромко смеется: подумать только, за неделю ни словом с Кунти не перекинулась.
— Эй, ты… воительница! — заглядывая в дверь, миролюбиво говорит она. — На меня‑то за что сердишься?
У Кунти уже сидит Тара Дэви, забежала вроде бы на минутку, проведать. На самом же деле явилась прощупать, чем дышит Кунти, да передать, что сказал личный секретарь мэм–сахиб. Дело тонкое — посоветоваться надо бы. А тут ещё Джанки принесло, это уж вовсе некстати. Ненадёжный она человек, и вашим и нашим хочет быть милой. Знаем мы таких!
— А наше начальство уж очень Вибхавти стало выделять: по душе, видно, пришлась, — как ни в чем не бывало продолжает Джанки, заходя в комнату. — Сегодня даже чаем её угощала.
— А как тебе нравится Гаури? — подхватывает Тара Дэви. — Рыбу с винегретом у начальства жрала!
Самой Кунти Сукхмай Гхош, личный секретарь мэм-сахиб, тоже кое‑что сообщил. Но об этом она пока помолчит, так будет лучше.
— Мэм–сахиб едет в Дели, — хмуро бросает Кунти. — Сначала в Дели, потом в Бомбей… Словом, уезжает на целый месяц.
— Значит, этот месяц всеми делами заправлять будет наша Бэла?
— Нет, тебе поручит! — хмуро усмехается Кунти.
— А кто она, наша начальница‑то, — незамужняя, вдова или, может, ещё кто?
— И не замужем, и не вдова, а всегда — молодуха.
Лёгкий смешок, перешептыванье, злорадное хихиканье.
— Болтают, будто девица, что живёт здесь… ну, как её… вот память проклятая… Да, вспомнила, Аннапурна… будто эта самая Аннапурна — родная дочь ей.
— Вот тебе и скромница недотрога!
— Она только за другими следить горазда!
— В своем‑то глазу…
— А может, враньё? Чего не наговорят по злобе‑то…
— Может, и враньё… Попробуй проверь!
Снова смешок, перешептыванье, злорадное хихиканье.
— А ты разве не замечаешь, как она каждый вечер часа на полтора куда‑то исчезает? — громко произносит Тара.
— Вечером, слыхала я, ходит она в какой‑то ашрам, — откликается Джанки. — Саньяси
